Я согласился, добавив, впрочем, что кладбище всегда внушает мысль о смерти и невозвратимой утрате.
— Я думала не об этом, — сказала Стеллина, — а о том, что так или иначе — насадив кустов и деревьев, поставив украшенный резьбой камень — можно сделать какой-то уголок приятным для взгляда.
Мне вспомнился наш разговор несколько дней назад, когда Стеллина так и не поняла меня. Представляя себе кладбища, она, очевидно, думала о них не как о местах, где покоятся мертвые, а как о возможности приложить художнический дар, и мне показалось, что постоянная сосредоточенность Стеллины на зримой красоте скрывает от нее мрачную сторону жизни.
Я взглянул на девушку с интересом и одновременно критически и увидел в ее глазах выжидательное, вопрошающее выражение.
— Что-то не так? — неожиданно спросила она холодным, но озабоченным тоном.
— Для нас, — ответил я, — кладбище, где мы хороним мертвых, не просто приятное, очаровательное место. Оно исполнено печали, и мы стараемся сделать его местом мирного упокоения.
— Но ведь и вы стараетесь, чтобы оно было очаровательным! — воскликнула Стеллина.
— Некоторые — да. Другие просто помещают там что-нибудь, что символически или словесно напоминало бы об умершем и помогало хранить память о нем как можно дольше.
— Никто не может по-настоящему помнить о нем, кроме тех, кто его знал, — ответила девушка. — Простите! Мне трудно понять вас, Ланг.
На это мне нечего было возразить.
— Вы прекрасно поняли бы меня, — сказал я, — увидь вы хоть раз наше кладбище.
Какое-то время мы шли молча. Мои мысли вновь обратились к Дорне.
— Смерть, — наконец сказала Стеллина, — кажется, причиняет вам более сильную боль, чем нам.
— А может быть, вы просто чувствуете ее иначе.
Стеллина надолго задумалась.
— Что вы делаете там, у себя в Америке, когда кто-то дорогой вам умирает или уходит от вас?
Вопрос удивил меня.
— Мы стараемся как-то перенести это, эту боль.
— Да, но что вы делаете?
— Мы? Мы продолжаем жить, исполняя наши обязанности.