Марта была немногословна, но ее круглое, краснощекое лицо лучилось доброжелательностью. Короткий ответ следовал за вопросом, наступала тишина, уголек вспыхивал в очаге; и снова — вопрос, ответ и пауза, только ветер завывал в трубе, раздувая снопы белых искр.
Да, мне было о чем подумать.
В соседней комнате с ее необычным очагом сидел мой друг Дорн, выпускник Гарварда 1905 года, наконец оказавшийся дома. И этот дом был для него таким же родным, как для меня — сборный коттедж с его несуразной обстановкой, за тысячи миль отсюда. Сквозняк в коридоре, запахи, выщербленные ступени — все это было для него родное.
Сидевшую на полу девушку, свою сестру, он тоже знал лучше, чем меня. В соседней комнате с ним разговаривал один из величайших людей нынешней Островитянии, премьер-министр, второй человек после лорда Моры. Быть может, стоявшая перед лордом Дорном задача была ему не по силам; быть может, ему не хватало мощи, таланта и ума его великого отца, который в сороковые годы сумел сломить защитников установления торговых связей с заграницей и вновь вернулся к политике обособленности. Лорд Дорн, признаться, произвел на меня меньшее впечатление, чем Мора. Да, в свои почти семьдесят лет он был еще моложав, полон сил, непохож на других людей, но в конце концов он был всего лишь человеком, таким же, как я, как мой друг.
Тем временем Марта рассказывала о своем сыне, который, по ее словам, ни в чем не походил ни на одного из ее родственников, за исключением яркого румянца на щеках. Чтобы поддержать разговор, я спросил, где они живут, и Марта сделала неопределенный жест рукой, указав куда-то на запад — туда, где были только болота и море.
— Мы — одни из них, — загадочно сказала она.
Так я впервые услышал выражение, каким обитатели болот называли себя и себе подобных.
Дорна впервые взглянула на меня, глаза в глаза; голова ее слегка запрокинулась, озаренная мягкими, переливчатыми отсветами огня. Однако она ничего не сказала и через мгновение отвела взгляд. Мне стало интересно, что могло привлечь ее внимание, и я уже собирался ее об этом спросить, но так и не смог найти нужных слов.
Марта извинилась и вышла — потеплее одеть сына; на улице было сыро. Оставшись наедине с сестрой моего друга, я почувствовал, как часто забилось в груди сердце, хотя особых причин, кроме необыкновенного поведения девушки, не было. Вновь заняв свое место, я не без некоторого удовольствия подумал, что у меня теперь есть преимущество: она должна будет заговорить первой, к тому же я смогу наблюдать за ней сверху.
Тишина была настолько глубокой, что я невольно стал прислушиваться к ней, как делал это в минуты отчаяния в начале моего пребывания здесь. На мгновение все вернулось: натянутые, как струна, нервы и тягостное напряжение — источник беспричинной, но такой острой боли. Я передернул плечами. Дорна сидела все так же неподвижно — неземная, бесстрастная и вечная, как Будда.
Ветер завыл в трубе, взметнув сноп белых искр.
Чем пристальнее я вглядывался, тем сильнее веяло на меня жутью. Лицо девушки казалось отталкивающим. Потом снова обаятельным — в неуследимой смене личин.
Прошло минут десять. Смутные образы и ощущеня проплывали в моей душе, изменчивые, зыбкие, как отражения облаков в озерной глади. Среди них — призрак любви, смущенный присутствием девушки и в то же время успокоенный ее спокойствием, — но любви не к ней… Влекущий смущенный призрак уступал место впечатлениям дня, и я то видел сужающееся кольцо тумана, то вспоминал наше плавание на лодке, белесый свет над пустынным причалом, неожиданный хруст ракушек под ногами, в свою очередь пробудивший давние воспоминания. Я вслушивался в тишину и чувствовал осязаемое присутствие скрытых туманом болотистых равнин, простирающихся в бесконечные дали вокруг нас; я слушал тишину, но нервы уже не были напряжены, мне было покойно и радостно.
Мягкий, глубокий голос девушки прозвучал словно издалека, но отчетливо и ясно:
— Мы будем нравиться друг другу. Мы будем очень, очень нравиться друг другу, Джон.
— И я хочу этого, Дорна, — сказал я.
Она поднялась. Я тоже.
— Доброй ночи, — вновь раздался ее голос. — Пора мне ложиться. Завтра я рано встаю, надо ехать.
— Доброй ночи, — сказал я.
Дорна слегка улыбнулась и, вздернув подбородок, торжественно удалилась.
ebooksa