— Только.
— Ах, — вздохнула она, подавив смешок. — А я-то думала, вам и вправду хочется взять меня за руку. Хотя я не была уверена, так ли это на самом деле или это просто принято.
— Я тоже не был уверен, — сказал я и взглянул на девушку. Однако ее лицо в закатном свете так зарделось, что я снова почувствовал себя неловким и дерзким. Я отвернулся. На востоке темные громады гор громоздились в холодном свете.
— Вот что получается, когда человек старается поступать в согласии с чужими обычаями вместо того, чтобы полагаться на собственные.
— Да, — ответила Дорна, — но это не совсем так, ведь если ваши обычаи похожи на наши, то вам, а может быть, и мне все это могло… — Последние слова прозвучали совсем тихо.
— Но мы оба теперь понимаем, что произошла ошибка.
— Да, понимаем… умом. И никто не виноват…
Она снова посуровела, замкнулась.
— Не заботьтесь вы так обо мне! — воскликнул я.
— Быть может, завтра мы оба посмеемся над всем этим. Но сейчас мне не смешно.
— Мне тоже.
— Не будем никому ничего говорить.
— Мне так жаль, Дорна!
— Но о чем жалеть… сейчас?
Мы замолчали, по-прежнему стоя рядом, но глядя в разные стороны. Пылавший в моем сердце огонь окрасил золотыми отсветами дали, еще мгновение назад казавшиеся сумрачным видением и вдруг вспыхнувшие жизнью: болота, море, песчаные отмели, разбросанные по острову белые домики, далекий, но отчетливо видный Доринг, плывущий по бледным речным водам, мили и мили материковой земли, испещренной зелеными, бледно-лиловыми и желтыми пятнами, и, наконец, темная зубчатая цепь на горизонте.
— Как красиво, — сказал я.
— Очень, — взволнованно шепнула девушка.
Дым поднимался из труб над усадьбой, над крышами фермерских домов в долине. Едкий, сладковатый запах горящего дерева слегка пощипывал ноздри.
— Я готова стоять здесь часами, — сказала Дорна. — И я не могу не приходить сюда, ведь, только глядя отсюда, я чувствую наше поместье единым целым. Вы понимаете?
— Не уверен, — ответил я.