— Но неужели же мы не найдем, что еще сказать о таком важном предмете?
— Зачем? Разве это необходимо?
— Может быть, мы слишком обескуражены и не способны осознать происшедшее во всей полноте?
Зеленые глаза девушки задержались на мне, она рассмеялась, но уже через минуту снова посерьезнела и опустила глаза.
— Причины есть, — сказала она. — Во-первых, мы все долго были в напряжении.
— То есть вы хотите сказать, что мы в некотором замешательстве накануне великого решения?
— Я думала, меня это больше взволнует.
— И это не взволновало вас, Наттана?
— А вас?
Нет, причина была в другом.
Я высказал предположение, что мы оба — фаталисты, однако, не зная, как перевести этот термин на островитянский, стал говорить, что, видимо, мы из тех, кто бессилен повлиять на события, а потому примиряется с нежелательным будущим, продолжая сохранять спокойствие.
— Но я не «сохраняю спокойствие»! — воскликнула Наттана. — И неужели вы сохраняете? И не нравится мне ваш «фатализм».
— Нет, — сказал я. — Я не спокоен.
— Вы должны страдать, Джонланг!
— То есть… видя Дорну?
Девушка кивнула.
— Страдание — еще не вся жизнь, — сказал я.
— Я очень рада, — ответила Наттана с неожиданным чувством.
— Вы переживаете из-за отца? Уж не про то ли «напряжение» вы говорили?
— Да… Я не хочу, чтобы он бросал Дорнов. Теперь он с Эрном, Келвином, моими братьями и Амелем из, Верхнего Доринга, вот почему я принимаю вас в этоймаленькой комнате; он каждый день видится с кем-то из людей Моры!