— Теперь все совершенно ясно, — сказала Наттана отсутствующим голосом.
Я привел еще несколько вспомнившихся мне примеров. Девушка молчала… О чем она думала? Она лежала тихо, расслабленно, словно спала или дремала. Я не видел ее глаз — только краешек щеки, круглую голову, заплетенные косы.
— О чем вы думаете, Наттана? Может быть, хотите спросить что-нибудь еще?
— Нет! И так понятно, — отвечала она низким, грудным голосом.
Настроения ее были непредсказуемы. Казалось, она в растерянности и грустит. Вдруг она резко села. Она отлежала щеку, и теперь на ней горело красное пятно.
— Что думаю об этом я — женщина другой страны, воспитанная по-иному? Я думаю, что это ужасно — жить так скученно, в постоянных тревогах, не имея места, где можно просто побыть одному, всего в нескольких комнатах, принадлежащих кому-то еще! И потом —
— Для многих людей нет иного выхода, да и этот не так уж плох. У нас много интересного. И кругом столько жизни!
Предубежденность Наттаны обезоруживала, я был задет.
— Что же до предложения разделить такую жизнь, — продолжал я, — то, если женщина любит вас, она с радостью согласится. Это будет уже не только ваша, но и ее жизнь.
— Не понимаю, как она может согласиться.
— Вы — островитянка.
— Я не понимаю, как
— Я — американец, — сказал я, тем не менее с болью чувствуя, что и мне непонятна моя былая жизнь.
Наттана посмотрела на меня, в ее зеленых глазах сверкнул гнев. Ссора казалась неминуемой, но внезапно взгляд девушки изменился. Уголки глаз набухли блестящей влагой.
Что-то в моих словах ранило ее. Я сделал шаг к скамье, желая сказать то, что мог сказать в свое оправдание. Я увидел руку Наттаны, и мне захотелось взять ее в свою.
Но стоило мне приблизиться, девушка поднялась и подошла к очагу. Раскаяние и сочувствие к боли, которую я причинил ей, вылилось в пылкое желание завладеть ее рукой. Я взял безвольно повисшую вдоль тела руку, она напряглась, стремясь вырваться. Отдернув руку, Наттана загородилась от меня плечом.
Потом, сдвинувшись немного к краю, она повернулась ко мне.
— Я очень сожалею, Джонланг! — прозвучал ее высокий звонкий голос. — Ах, Джонланг, вы разрываете мне сердце! Давайте больше не будем говорить об этом.
— Пойдем на улицу.
— Да, скорее!