— Идешь на семинар? — осведомился Сухарев.
— Ага.
— Тогда до встречи. Пока.
— Чао! — Олег еще раз взглянул на засыпанные пушистым снегом скамейки и поплелся на факультет, хотя его уже заранее обуревала невыразимая скука.
Он подошел к зданию телецентра, когда короткий декабрьский день шел на убыль. Ранние сумерки усиливали туман, окутавший город с самого утра. Высокий конус Останкинской телебашни был виден лишь наполовину, словно верхушку кто-то объел.
Было довольно тепло, но снег скрипел под ногами с таким визгом, как в самые лютые морозы.
Огромный короб из стекла и бетона светился рядами широких окон. Так же рядами перед ним на широкой площади стояли легковые автомобили. Мимо деловито шли озабоченные люди. Они торопливо окидывали Олега оценивающими взглядами и, теряя интерес, шагали дальше. Кое-кто из них стремился, что называется, "выглядеть". "Кажутся, — подумал о них Бестужев. — Только кажутся".
Мелькнуло знакомое лицо, Олег вздрогнул и присмотрелся внимательнее. Но женщина была ему незнакома, верно, ее лицо доводилось видеть. Вспомнил:
дикторша ЦТ. В шикарной шубке, она села в большую черную машину и покатила. Раздался шипящий звук шин по льду.
Миновав стеклянные двери, он прошел к бюро пропусков, протянул в окошко паспорт. Девушка лишь мельком стрельнула в его сторону подведенными глазами и, найдя его фамилию в своем журнале, принялась строчить бумажку.
Постовой милиционер смотрел на него внимательнее, сверяя лицо с фотокарточкой на паспорте. Наконец кивнул:
— Проходите.
Раздевшись, Олег критически осмотрел себя в одно из больших зеркал. Ясные, светлые глаза, открытый взгляд из-под темных, вразлет бровей, чуть откинутые назад густые темные волосы эффектно оттеняют узкое лицо с прямым носом, высокими скулами и упрямым подбородком. Только чуть припухшие, по-детски сложенные губы, точь-в-точь как у матери, своей плавной линией вызвали его недовольство.
Неожиданно в голову пришло, что вот так же тщательно здесь рассматривают себя все те, кого он привык видеть в телевизионном "ящике". Сначала осматривают фигуру и одежду, после придирчиво-лицо. И наконец, удостоверившись, что все в ажуре, раскованной походкой уверенного человека уходят дальше, туда, где под ослепительным светом прожекторов их ждет замершая перед телевизорами страна.
Рассматривая себя, Олег слегка улыбнулся. Матери, конечно, не понравится его вид, эти затертые джинсы, этот мешковатый свитер. Он с удовольствием представил себе, как она будет бросать вокруг настороженные взгляды, полагая, что коллеги не преминут отметить, как был одет ее сын. Ведь здесь все это так важно!..
Кафе находилось внизу, в подвале. Светильники, наверное, были рассчитаны таким образом, чтобы дать уставшим от юпитеров глазам отдохнуть в полумраке. Их обычный столик был занят, и Олег устроился за соседним, спиной к стене, чтобы в поле зрения попадал почти весь зал. Он снова почувствовал, как к нему возвращается всегда охватывающее его во время бесед с матерью состояние обостренной и нервной тяжести. Но тут же преодолел его. Сегодня он постарается говорить с ней проще.
Вокруг курили. Но он решил пока повременить. Помнил, как в прошлый раз от волнения в течение получаса высадил почти всю пачку "Дымка". И тут же снова улыбнулся, вспомнив, как округлились глаза у матери, когда она увидела этот его "Дымок".
Олег взглянул на часы, до намеченного срока оставалось еще пять минут. Это было хорошо. Он уже давно научился не расстраиваться, если приходилось ждать, запас времени отлично подходил для размышлений и воспоминаний.
Олег попытался привычно расслабиться, но из этого ничего не получилось.
"…И все-таки, — беспокойно билась неотвязная мысль, — доигрался, доигрался! Этим не могло не кончиться! Схватил выговорешник. За все приходится рано или поздно платить. Уж теперь-то должен осознать, что необходима не только внутренняя, но и внешняя дисциплина…"