Мир приключений, 1990 (№33) ,

22
18
20
22
24
26
28
30

“Люди, — подумал Нури, — это ведь тоже люди”. Он наклонился за книгой и получил очень точный и крайне болезненный удар ногой в печень. Он с трудом разогнулся, преодолевая шоковое оцепенение. Агнцы наблюдали за ним со спокойным любопытством. Нури скрипнул зубами, прогоняя боль. Люди. Агнец, не трогаясь с места, прицелился ногой в пах, не достал и скривился. А лица у них вполне нормальные…

— Ты, мысляк, подойди ближе, — сказал младший. — Я дам тебе урок, чтоб ты не вздумал с аппаратурой баловаться. Подойди, говорю.

Нури не знал, что такое унижение, и был потрясен. Мир светлых человеческих отношений, мир, в котором профессия воспитателя — самая добрая профессия и считается самой главной, привычный и естественный мир Нури и его друзей внезапно рухнул: перед ним были люди, которым доставляет удовольствие причинять боль другому. Нет, готовясь к операции в Джанатии, Нури и все его товарищи не обольщались насчет этой страны, но одно дело смутные предположения о том, что не все люди братья, а другое — когда тебя бьют просто так, ради развлечения… Нури не двинулся с места.

Младший агнец лениво оторвался от стола и вдруг с устрашающим воплем “йы-х!” в прыжке выбросил ногу вперед, чтобы попасть в подбородок. Нури не был бойцом, он даже не предполагал, что ему придется, что он сможет поднять руку на человека. Но долгие уроки ниндзя выработали в нем автоматическую реакцию на каратэ: он неуловимым для чужого взгляда движением обеих рук перехватил ногу агнца у лодыжки и носка, когда тот был еще в прыжке, и, откидываясь назад, резко вывернул стопу книзу. С каким-то шлепающим звуком агнец упал лицом и животом на пол и остался лежать недвижимым.

Старший агнец был очень тяжел, пол вздрогнул, когда Нури вышиб из-под него кресло. “Смерти я им не желаю”, — подумал Нури. Он бил вполсилы, но удар кулаком в темя выключил гиганта, и тот закрыл глаза, не успев изменить удивленного выражения лица.

“Сколько времени прошло — секунда, две? Что я стану говорить своим пацанам? Что реализовал свое право на защиту?” Нури стоял над поверженными агнцами, ощущая, как уходит гнев и остается в душе пустота и еще испуг от своего страшного умения.

…Олле прибыл, как всегда, к вечеру. Он ходил вокруг, с приятным удивлением разглядывая агнцев. Они сидели на стульях, составленных спинками, касались друг друга затылками и были склеены между собой тонкой лентой. Они не двигались и только временами хрипло просили:

— Убери собаку, хозяин.

— Не уберу, — грубо отвечал Нури из-за стола. Он вертел в руках, листал, изучал и чуть ли не на свет рассматривал листы толстого блокнота, который нашелся в куче бумаг, вываленных агнцами из ящиков стола.

— Смотреть на этих грубиянов одно удовольствие, — сказал наконец Олле, занимая привычную позицию в кресле. — Но что ты намерен делать с ними? На что употребить?

Нури оторвался от блокнота, невидяще взглянул на Олле, на раскрытый портсигар. Потом взгляд его стал осмысленным.

— Отпущу, конечно. Они теперь будут тихие, будут кроткие, воистину аки агнцы божьи. Да и твой Гром, — он кивнул на пса, сидящего посередине комнаты, — они такого никогда не видели, если вообще видели в своей хулиганской и пьяной жизни хоть одну собаку.

Нури расклеил агнцев, и они, с опаской оглядываясь на пса, тихо вышли, положив на стол деньги.

— Любите книгу, источник знаний, мерзавцы! — сказал им вслед Нури.

— Ты уверен, что полностью стер из их сознания происшедшее?

— Э! Тряпки. Никакого сопротивления внушению. У любого из моих дошколят воли больше, чем у десятка подобных типчиков. Ты почему на вызов не отвечал?

Олле был весь в белом, этакий улыбчивый, беловолосый гигант, с невероятно выразительными глазами, сплошь из жил и мышц состоящий.

Нури вздохнул:

— Красив до невозможности!

— Положение обязывает. В охране у него все в белом, Джольф может это себе позволить. На меня что-то вроде моды, бандиты съезжаются с дальних концов страны поглядеть, очень им мои фокусы со стрельбой нравятся. Недавно меня осматривал сам господин министр всеобщего успокоения. Эстет, рафинированный ценитель прекрасного. Я, значит, в белом; Гром, значит, черный. Контраст, а? Министр и Джольф давние друзья, взгляды у них, видишь ли, одинаковые. А на вызов, бывает, я сразу отвечать не могу: все время в толпе, на виду.