— Генерал!
Дин засмеялся.
— А что, Олле, был же у гладиаторов Спартак-император.
Бронемашину обгоняли лимузины обывателей; судя по эмблемам, это были в основном агнцы божьи. Пророк устраивал очередное действо где-то на окраине. В ущельях окраинных улиц, образованных стоэтажными коробками жилых ульев, темнело чуть ли не сразу после полудня. Здесь же за городом, который, казалось, не имеет конца, было светло. Осталось позади безнадежное: “Перемен к лучшему не бывает!” Этот излюбленный лозунг официальной пропаганды малиново светился на черном облаке, образованном над ближними теплицами. На обочинах, устраиваясь на ночлег, копошились бездомные, использованные респираторы и пластиковые коробки от бесплатного вечернего рациона аккуратной лентой были уложены по обе стороны магистрали в стороне от проезжей части. Граждане Джанатии, те, что на обочинах, трогательно заботились о чистоте своего отечества.
Полицейские посты пропускали машину беспрепятственно, патрульные вертолеты пролетали не задерживаясь: бортовой компьютер обеспечивал соответствующий отклик на запросы. По мере удаления от города исчезали бездомные, контроль над магистралью слабел. Мутный солнечный диск был почти у горизонта, когда километрах в двадцати от резиденции Джольфа Четвертого они свернули в развалины. Здесь был замаскирован орнитоплан Олле. На сиденье его угнездился Нури, положив на колени сверток. Он поднял машину в воздух, сделал круг.
— Как это принято говорить: всё, братья мои язычники, я пошел.
С земли ему сотрясающим лаем ответил Гром.
— Теперь гони! — сказал водителю Олле. Они сразу выбрались на шоссе.
— Мы в пределах досягаемости радаров, и охрана сейчас увидит нас. И пусть видит, скоро мы исчезнем.
Пустынное в это время шоссе после суеты городских окраин смотрелось непривычно. Кое-где попадались заброшенные многоэтажки, вода давно уже подавалась только в городские дома, в городе же были сосредоточены и основные перерабатывающие предприятия: скученность и теснота в Джанатии считались экономически оправданными. Безлюдье и заброшенность были бы даже приятны Олле, но пейзаж портили необозримые свалки.
— Они станут многолетними источниками сырья, когда мы получим от вас безотходную технологию и бесплатную энергию.
— Как вы сказали, Дин?
— От вас, я сказал. От вас… генерал, иначе зачем вы здесь?
Олле смотрел на дорогу, ту самую, по которой они с Дином несколько месяцев назад — черт, как бежит время! — мчались в лимузине Джольфа — отличная была машина, а дорога сейчас совсем по-другому смотрится.
— Нури говорит — мы не должны вмешиваться.
— А дети? — скрипучим голосом сказал Дин.
Олле молчал.
— А отравленная вода? А дышать людям нечем?
Олле молчал.
— Вы не смогли удержаться. И Нури не смог, я же вижу. Да и кто сможет пройти мимо, если ребенка убивают! В этом случае нет и не может быть оправдания невмешательству. Невмешательство вообще выдуманная античеловечная, антигуманная позиция. Накорми голодного, помоги болящему, напои жаждущего, будь милосерд — в этом основа жизни. И тот, кто раз отступился от этого, тот потерял себя.
ebooksa