Мир приключений, 1990 (№33) ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Кира не могла смотреть на его обнажившуюся шею в жировых складках.

— Я понимаю, вам не начать жизнь сначала, но год или два за участие в делах Долгова…

— Нет, Кирочка, пора подбивать бабки. Может, для какого-нибудь воришки это и немного — год — два, но я, Кирюшенька, приличный человек, добропорядочный семьянин, уважаемый член общества садоводов-любителей. Соседи все люди как люди: полковник в отставке, солист оркестра Большого театра, врач — иглоукалыванием лечит. Здоровались со мной в лифте, а я оказался жуликом, сижу в тюрьме… Ну да ладно, черт с ними, с соседями, не им сидеть. Но мне-то каково? Из пуховой постельки — да на нары. У меня, Кирочка, привычки выработались: без телевизора да без таблеточки не засну. Если бы граждане судьи могли хоть на минуточку поставить себя на мое место, им бы совесть не позволила…

— Ни я, ни Кирилл никогда этого не хотели. Он вас, если хотите знать, любил, как брата. И я — как родного дядю… Даже несравнимо сильнее, потому что другого такого веселого и душевного человека, как вы, дядя Вася, мне уж, видно, никогда не сыскать.

— Спасибо, ласточка. Хоть посочувствовала.

— Не чужой же вы мне! Столько лет, можно сказать, вместе! — И вдруг новая мысль обожгла ее болью и злостью: — Сколько же можно так жить, дядя Вася? Сыщики и разбойники в одной упряжке!

— Ну, тут ты не права: никогда мы с Кириллом не ходили в одной упряжке. У нас с ним шло, как бы это сказать, соревнование: кому лучше? Кириллу, правда, это все было до фени. Он такой человек: если кому-то лучше, чем ему, так на здоровье. Вот когда наоборот — ему лучше, чем другому, — Кирилл чувствовал себя не в своей тарелке: вроде чужое отнял. Короче, мы с ним играли в разные игры на одной доске: я в дамки, он — в поддавки. Партия эта так и осталась неоконченной, потому что Кирилл и свою жизнь подставил вместо чьей-то, может, вовсе не достойной его… Но Кирилл на этом не кончился, он в лице дочери Киры цап меня за рукав: попался!

— А если бы не попались?

— Если бы не попался или попался не тебе, может, и не понял бы того, что я понял сейчас, Кирюшенька.

Васина рука легла на меховой обшлаг ее рукава:

— Ты вообще-то не принимай близко к сердцу. Не ты, так другой… Разве в том дело, куда вы меня пересодите. (Так и сказал: “пересодите”.) Какая, к черту, разница, что в итоге жизни — параша или унитаз? Главное, ничего другого. — Вася помолчал, глядя в сторону. — А совесть тут ни при чем.

— Но если не совесть, так что?..

— Как бы это сказать?.. Ну вот почему я тебя все время спрашиваю, ты в жизни счастлива или нет, а ты все время убегаешь от ответа?

— Но вы же понимаете, что момент самый неподходящий.

— Как раз подходящий. Ты человек, который подводит черту под всей моей биографией. Так вот, я хочу знать: сама ты хоть довольна жизнью? Или воруй не воруй — один черт?..

— Смотря что человеку надо.

— А что человеку надо в моем возрасте? На здоровье не жалуюсь, на жену — тоже. Дочери — красавицы, королевны! Обеих прибарахлил по высшему классу, придипломил и замуж повыдавал… даже по два раза. Зятьев и тех остепенил. Внуки!.. — Вася поспешно выуживал из карманов фотографии. — Видала? Щеки в формат не вписываются. Штангисты растут.

— И на вас похожи.

— В общем, да… Все Васино: уши, нос, даже характер. Бойкие ребята — палец в рот не клади. Но вот ты сказала: я веселый и душевный. А они только веселые. И уже Васи нет, есть так… веселый малый с Васиными ушами. Ну да грех жаловаться — были бы здоровы… И чтоб не было войны!.. Что еще? Работа? У меня и без злосчастного Долгова твоего с работой был ажур: фотовитрины, стенды, альбомы, проспекты, буклеты. Дом — полная чаша, ломится от мебели: серый клен, “птичий глаз”, арабская гостиная с перламутровыми инкрустациями, как у короля Сауда. Японская эта вся музыка с колонками… От стереозвука хоть из дому беги, что я и делал. Дача у меня есть. Там и гараж. Даже гараж, Кирюшенька, кирпичный! Так чего же еще мне до полного счастья не хватало?..

Вася замолчал, будто ожидая ответа. Хотя кто бы мог ответить?..