— Ты так повзрослел, Джон, бедный мой мальчик.
— Почему бедный?
Она обняла меня, ничего не отвечая. Неужели до нее дошли какие-то слухи о Дорне? Но это было невозможно.
Наконец меня, как уставшего с дороги, оставили в покое, и я с облегчением направился в свою спальню. В ней ничего не изменилось, она по-прежнему была забита такими знакомыми растрепанными книжками, детскими трофеями, разными мелочами и фотографиями, и каждая из этих вещей была связана с каким-нибудь школьным или еще более ранним воспоминанием. Многие из них были когда-то живыми и яркими кусочками жизни, но теперь, хоть и остались в целости и сохранности, превратились в засушенный, скучный гербарий памяти. Воздух в комнате была жаркий и сухой от парового отопления.
И все-таки что-то шло не так: от меня ждали чего-то, чего я так и не сделал. Мне хотелось бежать из дома. Переодевшись в пижаму, я почувствовал себя лучше. В конце концов, мое беспокойство могло быть всего-навсего результатом усталости и нервного перенапряжения.
Алиса, по крайней мере, будет со мной откровенна, решил я. Выйдя в коридор, я подошел к ее двери и постучал.
— Кто там? — раздался удивленный голос.
— Это я, Джон.
— Ах, подожди минутку.
Прошло несколько минут. Наконец сестра впустила меня. В пеньюаре она выглядела проще и казалась ниже ростом. Волосы со лба были гладко зачесаны назад.
— Входи, — сказала она, оглядывая меня. — Но почему ты без халата?
— В доме так жарко, да у меня и нет его.
— Ладно, но хотя бы на ноги что-нибудь надел.
— Мне не холодно.
— Да, но ходить босиком по полу!..
Я вспомнил, что здесь, дома, было принято носить тапочки ради чистоты, а не для тепла, и пошел к себе, чтобы надеть их.
— Алиса, — сказал я, вернувшись, — что происходит? Почему я — «бедный мальчик»?
— А ты не знаешь?
— Я что-нибудь не так делаю?
— Нет… но неужели ты не догадываешься?