Путаный след

22
18
20
22
24
26
28
30

Шашкин сразу нахмурился, сердито засопел:

— Мало ли… а может, ты всё-таки…

— Партизан?

— Ну.

— Куда уж мне дохлому! А ты-то что партизан боишься? Ты ж не немец! — подковырнул Сверлилкин.

— К черту! Партизан нам не надо! — хватил кулаком по столу Шашкин. — У нас здесь тихо, немец у нас неплохой, и жизня при нём идет. А партизаны можут тут всю обедню нарушить, как на Домовщине.

Беженец заинтересованно поднял голову, но тут же, спохватившись, снова принялся за часы.

— На Домовщине? — равнодушным тоном переспросил он. — Недалеко, что ли?

— Ну! Из-за этих партизан немцы шесть домов пожгли! Кому гореть-то охота? А, Сверлилкин, гореть-то кому охота?

— Да-а… — неопределенно протянул тот. — Вся Россия в огне. А мы разве не русские, прости господи…

— Смотри у меня, Сверлилкин, — погрозился конюх. — За эдакие речи… весь ты в моих руках, как этот жбан!

У Сверлилкина оказались воистину золотые руки.

Шашкин был доволен: все село теперь сносило к нему в избу самовары и чугунки, швейные машины, дырявые кастрюли и ведра. Вся плата шла Шашкину. От своей доли Сверлилкин наотрез отказался.

— Не то время, чтобы с людей шкуру драть!

— Ладно, ладно, — отвечал Шашкин. — Я тебя кормлю, да ещё и речи твои иудские терплю!

— Какие, какие?!

— А такие! Стоит только сообщить куда следует…

— Валяй! Заодно сообщи, что я у немцев паяльник стибрил, да и весь инструмент. Чем бы я тебе тут ремонтировал, если бы ты стибрить не заставил?

Шашкин промолчал.

— Вот что. Переведи-ка ты меня из избы в сарай лучше. Я тебе тут дымлю да стучу, а по-настоящему всё одно дело развернуть не могу. А там я маленький горн устрою — и пойдёт дело. Да и спать там буду. А? Да не бойся ты! Что я в твоем сарае — пушки, что ли, делать начну? Тут же сообразить проще, чем сверло заточить!