— Ах ты… ах! — Он бил и бил жену. — Не пойдёшь, так подыхай, подыхай!
Она скоро перестала шевелиться, стихла.
— Что, — задыхаясь от злобы, выговорил он, — пойдёшь, да? Доносить бежала… Молчишь, ах, молчишь, так вот тебе, вот, вот!
Она не шевелилась, и он понял, что забил её насмерть.
— Всё! — он сделал несколько неуверенных шагов, оборачиваясь и глядя на неподвижное вытянувшееся тело жены, потом побежал, пригибаясь, по-воровски, хотя никто не мог его увидеть.
Бежал он долго. Становилось светлей и светлей, и страх беспощадно и упорно гнал его вперёд. Наконец Шашкин увидел впереди темную сплошную тень.
«Лес! Скорее туда!» — решил он.
Речка сонная и парная после ночи преградила ему путь. Он прямо с разбегу, как был — в сапогах, во всей одежде и макинтоше — бросился в неё, с маху переплыл, выскочил на берег и снова побежал. Лес был совсем рядом — рукой подать.
Вот и предлесный кустарник. Ещё немного.
— А! — вскрикнул Шашкин. — А… мм-м, — больше ему ничего не удалось сказать. Горько-соленый кляп оказался у него во рту.
Но Шашкин был силён, как бык, и оказал отчаянное сопротивление. С ним немало повозились, пока наконец не скрутили руки за спину.
— Вставай, дядя! — приказали ему. — Вот так! А теперь иди вперёд и башкой не верти. Будешь вертеть, так и глаза завяжем!
Его долго вели по лесу, пока не привели в партизанский лагерь.
— Куда его, прямо к командиру, что ли? — спросил высоченный молодой конвоир у второго, бывшего постарше и немного ниже ростом.
— Давай прямо к нему! Эй, дядя, левое плечо вперёд. Греби к той землянке!
Бородатый партизанский командир долго вглядывался в грязное лицо Шашкина.
— Ничего не пойму, — пожал плечами командир. — Ошибаюсь я, что ли? А ну-ка, — кивнул он одному из конвоиров, — кликни сюда кого-нибудь из новеньких. Из тех, что вчера пришли. Фамилии их ещё не помню… — командир заглянул в блокнот, лежащий на столе. — Ага, вот они! Кликни Шигарева или Павлова.
Услыхав эти фамилии, Шашкин сильно вздрогнул.
Командир заметил его испуг и усмехнулся.
— Кажется, я не ошибся!