— Совещание это прежде всего на руку колхозному хозяйству района.
Сарычев поморщился, но ничего не ответил.
— Поехали, Асмар! — скомандовал он шоферу.
Минут пять ехали молча, затем Антон Кириллович повернулся к Курганову и спросил:
— Не понимаю, зачем мы с Астровым понадобились на это совещание? Вы коммунист, для вас присутствие на нем в обязательном порядке, но мы-то с Дмитрием Ивановичем люди беспартийные, зачем же нас на совещание в районный комитет партии потребовали?
— Кто потребовал, Антон Кириллович? — возмутился Евгений, сердито сдвинув брови. — Вас пригласили, но вы могли бы и не ехать, если полагаете, что вопросы орошения колхозных полей — дело сугубо партийное. По-вашему выходит, видимо, что к беспартийным ученым, работающим в засушливом районе Азербайджана, вопросы эти не имеют никакого отношения?
— Ну и колючий же вы человек! — проворчал Сарычев и недовольно отвернулся от Курганова.
Но у Евгения все бушевало внутри, и он не собирался кончать разговор.
— Нет, уж позвольте мне высказать все, Антон Кириллович, — раздраженно продолжал он. — Вы думаете, я не понимаю, почему с некоторых пор вы изменили отношение ко мне? Простить не можете, что, по моему заявлению, комиссия из института приезжала? Но разве это было неожиданностью для вас? Разве я не требовал от вас того же, что потребовала комиссия?
Сарычев молчал, сердито насупившись, а Евгений все еще не унимался и продолжал горячо обвинять Антона Кирилловича:
— И я и другие сотрудники нашей базы не раз предлагали вам вывести наши солнечные машины из “тепличных” условий экспериментальной базы на широкий простор колхозных полей и там завершить их испытание, но разве вы послушались нас?
— Вы добились своего, — отозвался наконец Сарычев. — Кончилась по вашей милости научная работа. Превратимся мы теперь из ученых-экспериментаторов в колхозных практиков.
— Ну, я вижу, с вами совершенно невозможно сегодня разговаривать, — сердито заметил Евгений, откинувшись на спинку сиденья, и не промолвил более ни слова во все остальное время пути.
Молчал и Антон Кириллович. Только Асмар вполголоса напевал какую-то азербайджанскую песню. Он, казалось, был совершенно спокоен, хотя Курганов хорошо знал, как близко принимал Асмар к сердцу все, что касалось экспериментальной базы.
К зданию районного комитета партии Сарычев с Кургановым подъехали около десяти часов. Первый секретарь райкома Джафаров весело приветствовал их:
— А, ученые мужи! Салам алейкум! Вовремя приехали. Пойдемте, пора начинать совещание.
Их пригласили в президиум. Курганов сел рядом с Джафаровым, и секретарь райкома шепотом давал ему краткие характеристики каждого оратора. Когда на трибуну вышел председатель колхоза “Первое мая” Самед Мамедов, Джафаров заметил:
— Очень интересный человек. Лучший в области селекционер хлопка.
Самед Мамедов, высокий плотный мужчина, поправил пеструю тюбетейку на бритой голове, достал из кармана гимнастерки военного образца какую-то бумажку, но, так и не взглянув на нее ни разу, стал горячо рассказывать о борьбе своего колхоза за выведение скороспелых сортов хлопка. Собрание услышало волнующую повесть о том, как были превзойдены качества знаменитых сортов египетского хлопка “пима” и “маарад”, как “шредер” год за годом сдавал свои позиции новым, советским сортам хлопка, более скороспелым, более урожайным и имеющим большую длину волокна.