Генка сглотнул и убрал руку. В глазах Любэ отражалась луна, делавшая их потусторонними. Слёз в этой луне не было.
-- Ладно, - девчонка спрыгнула на песок. - Всё должно быть чест-
но. Тут все про это знают, теперь и ты знаешь.
-- Погоди, - Генка соскочил за ней, взял за тонкое горячее запяс-
тье. - Знают - и поэтому...
-- Ты плохо о них думаешь, - криво улыбнулась девчонка. - Я са-
ма никого не хочу. Здешние ребята очень хорошие. Зачем им свя-зывать себя с той, которую кто только не лапал, когда ей было по-ложено ещё в куклы играть? Я сама. Одна.
-- Ты же говорила... - Генка кашлянул, - родители, братья...
-- Приёмные они. Точнее - я приёмная, что непонятно? - грубо
спросила девчонка. - Мы - это только то, что мы есть, не меньше, но и не больше... Пока.
Музыка гремела, казалось, совсем рядом, пульсировала в ушах. Генка подошёл к воде. Нагнулся. Поднял камень и изо всех сил швырнул его в воду:
-- Блин!!! - он пнул песок. - Блин! Блин! Блин! - Генка, размахну-
вшись, закинул на середину реки кроссовки, крутнулся на пятке и, догнав идущую к тропинке девчонку, схватил её за плечи: - Мне по фигу, - сказал он. - Слышишь, мне по фигу, кем ты была. Мы - это только то, что мы есть, это ты точно сказала, не больше. Но и не меньше. Слушай меня! - он тряхнул Надежду, хотя она и не откры-вала рта. - Мне плевать. И тебе будет плевать. Потому что никто в жизни тебя не целовал вот так!..
...Мачо был мокрый, словно купался в одежде, но улыбаю-щийся. Он бросил Генкины кроссовки на песок и спросил, садясь рядом:
-- Ну и где она?
-- Я её проводил, - Генка лежал на песке и улыбался в небо. - А
сам сюда вернулся, полежать.
-- Холодно на песке, простынешь.
-- Не простыну... Спасибо за кроссы.
-- Та ну шо вы... Я иду, вижу - плывут. Слазил ради интереса...