— Не имеешь права, майор… — штрафник оттаял еще немного, но только самую малость. И голос, и взгляд весельчака Андрюхи Малышева, казался безжизненным и пустым. — Расстрелять, это сколько угодно, а бить штрафников — уставом запрещено…
— Да ты пойми, чудак человек, — ткнул его в бок кулаком Корнеев. Вроде не сильно, но чувствительно. — Я еще в расположении роты не был. Из госпиталя прямо к аналитикам. А от Стеклова — сюда. Ну же, не томи? Что произошло?
— Маша погибла…
Слова прозвучали сухо, как пистолетный выстрел, и почти также убийственно.
— Ма… Она же… Я ж ее в тыл… О, Господи… Как это случилось?
— "Вервольф". Снайпер. Прямо в живот…
— С-сука! Он же не мог не видеть, что она беременна. Не понимаю… Зачем снайперу ефрейтор медслужбы?
— Она в моем кителе была.
Корнеев потер пальцами переносицу, как делал только в моменты наибольшего волнения.
— Дай закурить.
Андрей молча протянул товарищу мятую пачку дешевых сигарет и запоздало удивился:
— Ты же не куришь? Или решил отменить свой зарок?
— Что? — словно приходя в сознание, переспросил Корнеев.
— Я говорю, что ты раньше не курил…
— Да, верно… — майор неумело вернул уже вытащенную сигарету в полупустую пачку. Рука его заметно дрожала, и сигарета легла в обойму только с третьей попытки.
— Это ужасно, Андрей…
— Только не говори мне о войне… О том, что на ней гибнут, и что гибнут самые лучшие…
— Зачем, ты и сам все это знаешь. Не первый год воюешь… Но, при чем здесь штрафбат?
— Я пленного застрелил, Коля, — помутнел взглядом Малышев. — Понимаешь, держу в руках ее тело… Еще мягкое, теплое, поднимаю глаза и вижу перед собой фрица… Немецкого офицера. Вот тут мне башню и снесло. Выхватил пистолет и всадил в него всю обойму. А потом еще и конвоиров помял чуток, когда те меня вязать кинулись…
— Что ж Веселовский не вступился? Ведь о тебе и Маше даже командиру фронта было известно. На свадебку не приходил, но поздравление адъютантом передавал.