Ольшак спрятал тогда протокол в ящик.
Позднее они встречались в парке или на остановке автобуса. Лясочак много рассказывал о преступном мире. Это доставляло ему некоторое удовольствие, ведь он был там ничем, простой пешкой, вором, которому ни разу так и не удалось сделать собственное дело. В одном он только был непоколебим: никогда не говорил о Графине, но инспектор чересчур не нажимал…
— Что-нибудь нашел? — спросил Ольшак.
Лясочак сжался и опустил глаза.
— Как сквозь землю провалилось, — сказал он и опять тревожно оглянулся. — Давайте сойдем с мостика, пан инспектор, здесь нас видно слишком хорошо. — Говорил он это каждый раз, когда разговор происходил в парке.
Они шли по пустынной аллейке, потом остановились под развесистым каштаном. Издалека доносились голоса детей.
— Излазил всю толкучку, пан инспектор. У Старосты, который торгует серебром, сейчас застой, никакого товара. Очевидно, это сделал кто-то не из наших…
— Ерунда, — пробормотал Ольшак.
— Ей-богу, пан инспектор. Сам удивляюсь. Для такой солидной работы требуется специалист…
— И без тебя знаю. А может, стоит спросить у Графини?
Лясочак сжался еще больше.
— Вы мне не верите? Я говорю чистую правду. У Графини ничего нет.
— Ну ладно, ладно. Приглядись на толкучке. Не думаю, чтобы вывезли это серебро. И еще одно. Меня интересуют часы марки “Омега”, украденные, вероятно, третьего или четвертого сентября.
— Иголка в стоге сена, — заметил Лясочак.
— Не совсем, — Ольшак описал часы Сельчика и сказал, какая дата выгравирована на корпусе.
— Где их стибрили? — спросил Лясочак.
Инспектор пожал плечами, он не знал даже, были ли они украдены.
— Мне очень нужны эти часы, — сказал он.
Они приблизились к центральной аллее. Ольшак остановился.
— Пожалуй, все. Через три дня на этом же месте.