Квартеронка

— Бедная Эжени!

— У Гайара была закладная на все имение. Я давно это подозревал и боялся, что он ведет нечестную игру. Гайар подал ко взысканию и, говорят, уже введен в права владения. Теперь все принадлежит ему.

— Все?

— Все, что находится на плантации.

— А невольники?

— Тоже, разумеется.

— Все… все… и Аврора?

Я не сразу решился задать ему этот вопрос. Рейгарт не подозревал о моих чувствах к Авроре.

— Вы говорите о квартеронке? Конечно, и она вместе со всеми. Она такая же невольница, как и остальные. Ее продадут.

«Такая же невольница! Продадут вместе со всеми!» Однако я не высказал этого вслух.

Не могу выразить, в какое смятение повергли меня его слова. Кровь бросилась мне в голову, и я с трудом удержался от гневного восклицания. Но как я ни боролся с собой, я, видно, не мог скрыть своего волнения, ибо всегда спокойные глаза Рейгарта с удивлением остановились на мне. Однако если доктор и угадал мою тайну, он был великодушен и не задавал мне вопросов.

— Значит, все невольники будут проданы? — пробормотал я снова.

— Без сомнения, все пойдет с торгов — таков закон. Надо полагать, Гайар и купит плантацию, ведь она граничит с его землей.

— Гайар! О негодяй! А что же будет с мадемуазель Безансон? Неужели у нее нет друзей?

— Я слышал о какой-то тетке, у которой есть небольшое состояние. Она живет в городе. Должно быть, Эжени будет теперь жить у нее. У тетки, кажется, нет детей, и Эжени — единственная наследница. Впрочем, не могу поручиться, что это так. Знаю только по слухам.

Рейгарт говорил спокойным, сдержанным тоном. Мне даже сначала показался странным этот тон, но я понял причину его сдержанности. У него было ложное представление о моих чувствах к Эжени. Однако я не хотел разуверять его.

«Бедная Эжени! У нее двойное горе. Неудивительно, что она так изменилась в последнее время! Неудивительно, что она была так печальна!»

Все это я подумал про себя.

— Доктор, — сказал я вслух, — мне необходимо поехать на плантацию.

— Только не сегодня.