— Могу я узнать, зачем меня вызвали? — не утерпел Андрей.
— У нас с вами будет серьезный разговор.
— Надо думать, — ответил Андрей, в свою очередь разглядывая чекиста, одетого в зеленую суконную гимнастерку с черными пуговицами.
А тот, будто не замечая иронии в тоне моряка, достал из стола листок бумаги и сказал:
— Что ж, приступим... Ермаков Андрей Романович, год рождения тысяча восемьсот девяносто третий, беспартийный...
— Точно!
— Уроженец города Одессы?
— Угадано!
— После призыва в Черноморский флот в тысяча девятьсот тринадцатом году вы плавали марсовым и рулевым на учебном паруснике «Вега», — не обращая внимания на тон моряка, продолжал Никитин. — Потом были переведены на тральщик «Сметливый», а вскоре на эсминец «Пронзительный»?
— Правильно! — подтвердил Андрей, подивившись про себя осведомленности чекиста.
— Скажите, Ермаков, за какие заслуги в тысяча девятьсот шестнадцатом году вас произвели в кондукторы?[1]
— А за то, что я, как рулевой, самолично круто изменил курс и «Пронзительный» увернулся от торпеды немецкого миноносца.
«Чего, собственно, добивается чекист? Ведь через месяц, в январе 1917 года, свежеиспеченный кондуктор был разжалован».
— А за что вас разжаловали?
«И это знают!» — все более изумлялся Ермаков. Теперь он говорил уже без усмешки, с невольным уважением глядя на чекиста:
— Я поспорил с ластовым[2].
— Нельзя ли уточнить, в чем выразился ваш спор?
— Он, шкура, выведывал, кто из рулевых настроен против старпома.
— Та-ак... — неопределенно протянул Никитин. — «Пронзительный» был потоплен вами?
Ермаков сузил брови и почувствовал нервную дрожь в верхней губе.