– Сначала все было нормально. Нас с папочкой проводили в мою комнату, и тут у него опять кровь пошла. Я запаниковала, а он спокойно так говорит: «Не боись, Ритыч. Со мной все нормально будет!» А сам на софу укладывается. Потом, папочка что-то сделал. Ну, как он это умеет, и кровь унялась. Улыбается мне, а сам белый стал, как простыня из прачечной и уже чуть слышно говорит: «Слушай внимательно, Риток. Дорого мне этот лев обошелся. Надорвался я, кажись. Восстановиться не мешало бы. Сейчас я усну и просплю очень долго. Сколько именно, сказать не могу, – сам не знаю. Но ты не пугайся, и папочку не буди, все равно ничего не выйдет. Только не давай меня хоронить, слышишь? А то, проснувшись в гробу, я буду чувствовать себя немного неуютно». Сказал и глаза закрыл. Я со страху чуть не заорала. А потом смотрю, – вроде дышит. Пульс есть, только слабый очень. И редкий. Я ночь не спала, все прислушивалась. Через каждый час пульс щупала. Только к утру успокоилась. Потом Карим пришел, и я ему сказала, чтобы не вздумал папочку трогать. А он ответил, что его дядя, прежде чем уехать, распорядился поселить нас вместе. Потом предложил врачебную помощь. Я отказалась. Насколько я знаю папочку, медицина тут бессильна. Сам проснется. Пусть только попробует не проснуться, я ему тогда такое устрою!
В голосе Риты снова начал проскальзывать наследственный дементьевский оптимизм, стало быть, потоп отменяется. И я, бережно отстранив от себя девушку, рискнул задать вопрос:
– Послушай, Рита. А этот Ашраф… Он с тобой в ту ночь не… общался?
– Нет, – Рита фыркнула сиамской кошкой, и, просверлив меня взглядом, добавила, – Даже обидно. Только еще побрякушек через Карима передал. Кстати, половина из них пошла на обустройство нашего свидания. Охранник, наверное, думал, что я на тебя запала. Еще бы! Ты теперь такой крутой гладиатор…
– Да, уж. Крутее не бывает, – хмыкнул я, усаживаясь на кровать, и в нескольких словах передал Рите содержание беседы с нашим гостеприимным хозяином.
– Ой! Я же тебе вот, что сказать хотела! – воскликнула она, – Ты этого не знаешь. Тут, оказывается, бои проходят только два дня в неделю. Точнее две ночи. В пятницу и субботу. Наверное, эти кошельки с ушками сюда на уикэнды прилетают, поэтому чемпионат может растянуться на два-три месяца. В зависимости от количества участников. Карим говорил, что они долго вырабатывали такую схему…
– И угораздило же нас с твоим отцом в эту схему вляпаться, – вздохнул я, – Теперь вот придется чемпионат выигрывать. Если повезет, конечно…
– Ты, держись, Игорь, – Рита сжала мою руку, и, опустившись на стул, уставилась в пространство, совсем как Андрей, – А насчет «повезет»… Я за тебя знаешь, как болеть буду? Фиги держать! Я ведь, в конце концов, дочь экстрасенса, – может поможет…
– Это я должен был тебе помочь! – моя здоровая рука с силой саданула по здоровому колену, – Бежать мне нужно, и тебя с папочкой твоим разлюбезным с собой прихватить. Желательно до того как вернется этот миллионщик.
Напоминание о возвращении Ашрафа Салеха заставило кровь отхлынуть от Ритиных щек. Она, попыталась загнать свой страх обратно в клетку, решительно тряхнула головой, собираясь язвительно отбрить меня, но в этот момент дверь открылась, и охранник выразительным жестом показал на часы.
– Минуточку! – воскликнула Рита, переходя на английский.
Вот только минуточка охранника явно не устраивала. Он пересек комнату несколькими огромными шагами и, схватив Риту за руку, сдернул ее со стула, намереваясь волоком протащить слабо сопротивляющуюся девушку к двери. Но не учел одного весомого фактора – меня. И хотя мой вес ни в какое сравнение не шел, к примеру, с весом Витьки Курицина, его все же хватило на то, чтобы свалить секьюрити с ног и, приложив головой об пол, отключить слишком ретивого охранника. Не успел мне придти на ум излюбленный вопрос «что делать», как Рита испуганно вскрикнула за моей спиной и я, начав боевой разворот, услышал над ухом знакомый свист. И звук выстрела. Па-ба-ба-бам!
Я все-таки успел повернуться к двери, чтобы увидеть двоюродного племянника, стоящего на пороге со счастливой улыбкой человека, дождавшегося своего звездного часа. Еще бы, такой прекрасный повод пристрелить меня якобы при попытке к бегству! Даже непривычно сияющий револьвер в руке Карима, был счастлив тем, что его, наконец, пустили в дело. На этот раз он не промахнется. И он не промахнулся. Другое дело, что Карим вообще не стал стрелять, потому, что Рита, вопреки здравому смыслу, но, следуя своей женской логике, опять бросилась мне на грудь, наивно полагая, что сумеет прикрыть меня своим хрупким телом. Хренушки. Карим – профессионал; ему ничего не стоит всадить пару-тройку пуль в любой мой глаз на выбор. И все же он заколебался. Наша троица застыла, словно перед фотокамерой, безуспешно поедая друг друга глазами. Странное выражение чудилось мне во взгляде шефа секьюрити. Казалось, он решает уме задачу повышенной сложности, и тогда… И тогда меня посетило раздвоение личности. Вот уж не думал, что обычный стресс сыграет со мной такую пакостную шутку. Одна моя часть оставалась Игорем Семеновым, а другая… Говорят, чужая душа потемки, но я теперь точно знал, что творится в этом не слишком приятном уголке у двоюродного племянника Ашрафа Салеха. Это не было чтением мыслей в обычном представлении. Просто теперь я знал, точно знал, что жгучее желание Карима убить меня, не идет ни в какое сравнение с его маниакальной потребностью избавиться от Риты. Любыми путями. Но так, чтобы об этом ни в коем случае не догадался его любвиобильный дядюшка. Вот и колебался он, не зная, сумеет ли свалить вину на валяющегося обмороке охранника, после того, как одной пулей убьет сразу двух зайцев. Меня и Риту.
– Ашраф никогда не поверит в эту ерунду! – выпалил я единственное, что могло остановить Карима, почти принявшего решение. – Если ты выстрелишь сейчас, то потом придется застрелиться самому, иначе за ее смерть Ашраф лишит тебя жизни куда более изощренным способом.
Карим опять заколебался, но тут у меня под ногами заворочался приходящий в себя охранник, и благоприятный момент был упущен. А через секунду грохот, донесшийся из коридора, возвестил, что свидетелей здесь скоро будет, хоть отбавляй. Секьюрити набились в комнату, как сельди в бочку, и их броуновское движение в один момент оторвало от меня растерянную Риту. Я не сопротивлялся, понимая тщетность подобных попыток, только кричал через головы вслед увлекаемой прочь девушке:
– Он хочет тебя убить, Рита! Будь тише воды ниже травы, не перечь ему. Не давай даже малейшего повода! Я все равно вытащу вас! Слышишь?!
Но ответом мне был только четкий приказ Карима. Меня швырнули на кровать, намертво прижав к ее жесткой поверхности, а через минуту я почувствовал, как широкие ремни обхватывают руки, ноги, грудь, живот… И вот я уже не в состоянии не только пошевелиться, но даже глубоко вздохнуть.
– Ты еще пожалеешь, что на свет родился, – прошипел Карим, возникая на фоне дырчатого потолка, – Нет, формально я не нарушу приказа, – тебя никто и пальцем не тронет. Только теперь все свое время ты будешь проводить в лежачем положении. И тогда посмотрим, как тебе удастся выиграть следующий бой, после недели, проведенной в полной неподвижности.
Произнеся эту тираду, он ослепительно улыбнулся и исчез из поля зрения. А вскоре многоногий топот и шелест опускающейся двери возвестили о том, что меня, наконец, оставили в одиночестве. Если не считать за собеседника мой внутренний голос, который уже начал приводить развернутые доказательства вопиющего идиотизма своего обладателя.
В ту ночь я спал из рук вон плохо – один кошмар сменялся другим, и до самого утра мне не удалось вырваться из их замкнутого круга. Я то потерянно слонялся по египетской продуваемой всеми ветрами пустыне, то блуждал в заваленных снегом скалах, круто обрывающихся к покрытому льдом морю. Пламя и лед, юг и север, самум, швыряющий в лицо раскаленный песок и снежный буран, гнущий к промерзшей земле корявые прибрежные сосны. А в центре всего этого безобразия – ваш покорный слуга. Мне даже стало интересно, кто же, в конце концов, победит в борьбе за мою явно выдающуюся персону: жар или холод. Победил жар. По крайней мере, именно его я ощутил, едва выбравшись из осточертевших сновидений. Грудь пылала так, что меня очень удивило, почему это стягивающие ее ремни до сих пор не рассыпались пеплом. Сосредоточившись на доступном для изучения фрагменте груди, я пришел к выводу, что виной всему самая обыкновенная аллергия на чернила, которыми меня вчера изукрасили. Краснота под черными египетскими иероглифами просвечивала даже через мой новоприобретенный «загар», а шум в ушах напоминал одновременно и свист горячего египетского ветра и завывания ледяного норд-оста. Но уже к вечеру температура спала, самочувствие улучшилось, так что делавший перевязку медбрат не заметил ничего необычного.
ebooksa