Тепло отгоревших костров.

22
18
20
22
24
26
28
30

беспрерывно вертелось в голове. Ух-ма! Тру-ля-ля!—

не выдержав, гаркнул я и от звука собственного голоса почувствовал сперва удивление, а затем и спокойствие.

Димка и Брагин вернулись в темноте. За день они отмахали километров сорок и добыли четырех лис. Могли бы принести и пятую, если бы не поторопились. Я еще раз прослушал запись, но так и не смог обнаружить сколько-нибудь грубой фальши в своем писке. Видимо, она скрывалась в частотах, лежащих за пределами моего музыкального слуха. И все-таки я не хотел смириться с неудачей. Надежду подогревала одна мысль: почему лисы поначалу все же обманывались моим писком? До полуночи я ворочался, припоминал малейшие детали минувшего дня и наконец заснул зыбким сном. За окном противно скрипела под ветром оборванная водосточная труба, и, должно быть, этот звук преобразился в скрип снега под моими ногами. Мне снились мои ноги, шагающие по снегу. «Рып... рып... рып...»— хрустело под ними. Под утро я увидел себя со стороны. Рядом со мной шла на поводке лиса.

«Шух-шух-шух...»— неслось из-под ее лап. Неприятное и неожиданное чувство пробуждения я помню отчетливо. Это был какой-то необычный, насильственный переход от сна к совершенно ясной, не затуманенной мысли. Никакой расслабленности в теле, как будто я и не спал.

— Шух-шух-шух!— произнес я, интуицией чувствуя, что нашел отгадку.

До рассвета еще оставалось больше часа, а я уже сидел в кухне и поторапливал Сергея и Димку. Покоренная нашими успехами Дуся хлопотала у плиты и тоже покрикивала на них. Мы вышли под хмурое ноябрьское небо, направляясь в сторону полей, на которых еще не бывали. Против вчерашнего заметно потеплело, в воздухе чувствовалась близость снегопада.

— Завтра и лыжам придет пора,— сказал Димка, продираясь сквозь ветки ивняка к берегу Заманухи.

Спустившись на лед реки, мы зашагали к ее верховьям. Слева от нас тянулись рисовые поля, справа—темнела, заросшая деревьями и непролазным кустарником, пойма.

— Братцы, да тут же у них лаз!— воскликнул Димка, всматриваясь вперед.

Правый берег Заманухи, обвалившись небольшим овражком, был испещрен лисьими следами, которые цепочками тянулись через реку к пойме.

Я выглянул из-под берега, но на полях стояла темнота, и они казались безжизненными. Скоро мы встретили еще один лаз.

— Учти на будущее,— сказал Димка Брагину. Лису заметил Сергей. Рыжая столбиком торчала на чеке и даже в бинокль было непонятно, куда она смотрит.

— Ну что?— взглянул на меня Димка,

Я махнул рукой, и они пошли дальше.

— Ни пуха ни пера,— пожелал Брагин. Это был убийственно трудный и долгий путь. Я вил свои петли вокруг лисы больше часа. Полз по-пластунски, на четвереньках, перекатывался, раздвигал носом снег, а когда подобрался—она перебежала на соседнюю чеку. Тем же порядком пришлось давать по оросителям новый круг. Нет, все-таки есть у нормальных людей основания смотреть на охотников со снисходительным недоумением. Трудно понять человека, готового окочуриться в снегу ради комка рыжей шерсти.

Наконец, занятая поисками мышей, лиса оказалась напротив меня. Прежде чем поманить ее, я отогрел губы, и только когда почувствовал, что они вновь обрели чувствительность — пропищал в тыльную сторону ладони. Шатавшаяся возле кучи соломы лисица сразу же насторожила уши и замерла.

«Э-э, нет.—шалишь!»—подумал я. Лисица направилась ко мне— и я опять поманил. Она остановилась—и я молчал до тех пор, пока она снова не побежала. В этом был весь секрет. Лису нельзя было обмануть, когда она стояла и слушала, но за шумом собственных шагов даже ее удивительный слух не мог уловить подвоха. Она пришла ко мне, вознаградив за все мучения.

Вторая лиса заметила меня раньше, чем я ее. Надо полагать, рыжая плутовка получила большое удовольствие, наблюдая, как человек пахал снег по оросителям. Вдоволь поиздевавшись, она удрала, когда я уже поверил в удачу. Спустя два часа после новых бесплодных поисков я встретился с Брагиным и Моргуновым. Они сидели на валу старой дамбы и курили.

— Ничего горжетка,—сказал Димка, рассматривая мою добычу,— но у нас смешнее.

— Мы рыся хлопнули,— объяснил Брагин.