Тени в апельсиновой роще

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что у них за занятие? — поинтересовался Кимати.

— Цепляются ко всем, — буркнул Муса и снова взгромоздился на свой табурет.

В половине седьмого Кимати вышел из постепенно заполнившегося посетителями «Обезьяньего бара», оставив Фрэнка у стойки, сел в машину, выехал на шоссе и покатил в сторону Найроби. У столба с отметкой «305» он съехал на обочину и остановился.

Ночь была ясной, небо усеяно звездами, круглая луна медленно поднималась на востоке. Два автомобиля промчались в сторону Момбасы. Тяжело груженный трейлер и автобус прогромыхали в обратном направлении, держась друг друга, чтобы долгий путь до Найроби казался веселее.

София появилась в пять минут восьмого.

— Скажи спасибо, что я вообще пришла, — были ее первые слова. — Отец вернулся домой взбешенный. Он видел, как ты огрел кого-то по голове пивной бутылкой.

Кимати ничего не ответил. Он завел мотор, километров пять они ехали молча. Потом Кимати свернул с шоссе направо и при ярком свете луны покатил вдоль хорошо ему известного русла высохшей речушки, затем через брешь в ограде въехал на территорию заповедника Восточное Цаво. Сухое русло наполнялось водо только в сезон дождей, превращаясь тогда в приток Галаны. Кимати направил машину вверх по поросшему травой склону холма прямо на восток. Лунный свет заливал кабину «лендровера». Кимати закурил сигарету.

София глядела прямо перед собой на посеребренную луной равнину. Где-то заходились хохотом гиены, львы подкрадывались к зазевавшейся добыче.

В кабине царило молчание. Первой заговорила София.

— Зачем ты меня сюда привез? — спросила она.

— Мы здесь не в первый раз, — напомнил он.

— Раньше все было иначе! Помолчали.

— А твой благопристойный папаша не видел, что этот болван в баре первый на меня напал? — негромко спросил Кимати.

— Это ничего не меняет, — смиренно вздохнула София. — Ты знаешь, какого он о тебе мнения!

— Послушай, мне нет дела до того, что он обо мне думает. Только ради тебя я стараюсь ему понравиться. Скажи, Софи, что еще я должен сделать, чтобы он сменил гнев на милость?

— Не знаю, Джонни, У меня от всего этого голова идет кругом.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

— Нет, Джонни, — она замотала головой, и лунные отблески заиграли на ее серьгах. — Мы уже все обсудили.

— Я помню, — резко сказал он.

— Ничего из этого не выйдет. — В ее голосе была печаль.— Это невозможно...