Но это не самое главное! Мы знали кое-что еще об этом семействе. Как-то на рассвете наряд сообщил, что с той стороны послышался дикий женский крик, а потом пограничники увидели обоих Юханссенов — папашу и сынка: они тащили к сараю полуобнаженную женщину, и даже в рассветных сумерках было видно, как она избита. Днем женщина вышла из сарая и, шатаясь, побрела к лесу. И снова мы не могли ничего поделать...
Все это я вспомнил, когда разговаривал с новичками. Аверин сидел со скучающим видом, и мне казалось, что он просто не верит моему рассказу. Наконец, он поднял руку:
— Если я вас правильно понял, товарищ капитан, — равнодушно произнес он, — главная наша задача — не обращать внимания на солнечные «зайчики».
— Вот что, товарищ Аверин, — тихо, едва сдерживая злость, сказал я. — Здесь не клуб юных весельчаков, а государственная граница СССР. И если вы этого пока не поняли, тем труднее вам будет служить здесь.
А через несколько дней лейтенант Потехин доложил мне о новом проступке Аверина. Он обходил участок, когда услышал, что в протоке кто-то плещется. Сначала лейтенант подумал, что это солдаты поставили жерлицу, и приманку схватила большая щука. Но потом увидел брошенную на берегу одежду солдата и понял все. Аверин вышел из камышей в чем мама родила и весело сказал:
— Вода теплая, товарищ лейтенант. Искупайтесь — большое удовольствие получите!
— Ну, вам предстоит еще немало удовольствия, — в тон ему ответил Потехин.
Аверина наказали строго. На комсомольском собрании он еще хорохорился и все пытался доказать, что в общем-то ничего страшного не произошло, граница у нас тихая, и пока он купался, никто ее не нарушал. Так что, зачем волноваться в таком случае?
— А вы знаете, — спросил я Аверина, — что в сорок восьмом году три иностранных агента, прежде чем перейти нашу границу, месяц жили на ферме Юханссена? Он с удовольствием принял их, — это они сами рассказывали на допросе.
— Так это ж когда было! — усмехнулся Аверин.
— Вы думаете, что Юханссен с тех пор переменил свое отношение к нам и больше не принимает гостей?
— Об этом надо спросить самого Юханссена.
Я видел, что Аверин многого не понимает. Не понимает, что там, за линией границы, действительно начинается чуждый мир. И хотя внешне Аверин вроде бы исправился, мое беспокойство не утихало.
Так прошло несколько месяцев.
В одну из зимних ночей застава была поднята по тревоге. Я сам повел группу пограничников: мы нырнули в глухую черную ночь, как ныряют в глубокий омут. Сзади меня шел Аверин, я улавливал его дыхание. Еще там, на заставе, когда наша группа выстроилась, я успел заметить, как блестят у Аверина глаза: это была первая тревога за все время, что он был здесь.
В эту ночь границу перешли лоси — четыре лося, как мы выяснили. Наблюдатель на вышке заметил тени, движущиеся но снегу в неверном лунном свете. Должно быть, что-то испугало зверей. Два рванулись обратно, а два ушли на остров посередине залива и, поднявшись по камням, скрылись где-то в середине его, в голом осиннике.
Мы вернулись на заставу только под утро, и первое, что сказал Аверин, было:
— Зоркие часовые наших рубежей обнаружили четырех парнокопытных, нарушивших границу с явно враждебными целями. Что же касается ночного марш-броска, то подобные мероприятия укрепляют здоровье и способствуют пищеварению. Поэтому, ребята, айда рубать.
Он не знал, что через открытую дверь дежурки я слышал все это от слова до слова. И мое беспокойство вернулось.
Днем вместе с Авериным я пошел на остров. Мне просто хотелось поговорить с этим парнем не спеша и так, чтобы никто не мог помешать нам, а заодно поглядеть на ночных гостей. Но разговора с Авериным не получилось. Он отвечал односложно, видимо, недовольный тем, что я приказал ему идти со мной и он не успел выспаться как следует.
ebooksa