Хранители завета

22
18
20
22
24
26
28
30

История переполнена необъяснимыми совпадениями и перекличками. Почему монастырь Люсе был основан здесь, на самом краю цивилизации, монашеским орденом, имевшим связи с тамплиерами? И является ли таким же «случайным» событием передача монастыря Вэрне в Эстфолле, осуществленная по приказу короля Сверре в 1190 году, ордену иоаннитов, который мы также знаем под именем Мальтийского или ордена госпитальеров?

Я смотрю на руины монастыря. Морской ветер качает еловые ветки.

Неужели король Олаф захоронен где-то здесь, в монастыре Люсе, благодаря тому что верные ему норвежцы с помощью цистерцианцев и тамплиеров спасли земные останки короля, осуществившего христианизацию страны? Неужели подлинную раку Олафа перенесли из собора в Нидаросе еще до перестройки собора в середине XII века? И значит, датчане уничтожили всего лишь копию раки Олафа в XVI веке?

Мой взгляд скользит поверх руин. На дереве сидит молчаливый ястреб, его крылья колышутся от дуновений ветра.

2

В тот вечер, посвятив Эйвина во все, что мне было известно о «Кодексе Снорри» и следах, которые привели меня к монастырю Люсе, я рассказываю ему и о моих преследователях. Единственное, о чем он меня спрашивает, — это на кого, по моему мнению, они работают.

Он пригласил меня пожить с ним в пустой квартире в цокольном этаже дома, где он провел свое детство; от дома до монастыря можно доехать на велосипеде. Мы засиделись допоздна, изучая текст Снорри и книги о монастыре, которые Эйвин взял с собой.

— В тексте говорится о печати Соломона, — говорю я и разворачиваю карту, — то есть о пентаграмме.

— Тут очень трудно найти что-то похожее на пентаграмму, Бьорн.

— Путеводной звездой может оказаться слово «обелиск», которое в тексте так или иначе связано с печатью Соломона.

Эйвин с изумлением смотрит на меня:

— В этой местности есть целых два могильных камня. Два обелиска, смысл которых историки так и не смогли понять.

Он показывает на карте точку в нескольких сотнях метров к юго-западу от монастыря Люсе и другую, к северо-востоку от него.

— Если это две точки пентаграммы, — я рисую круг, проходящий через обе точки, — то надо найти еще три обелиска примерно здесь, — я отмечаю примерное место, — здесь и здесь.

На следующее утро мы встаем с первыми лучами солнца и едем к автостоянке около монастыря. Эйвин одолжил мне резиновые сапоги, и теперь мы оба шлепаем нехожеными тропами по лугам, лесам и пригоркам.

Через полчаса мы находим первый могильный камень, наполовину закрытый кустарником на краю редкого лесочка. Полуметровый обелиск грубо обработан.

— Историки-краеведы никогда не связывали существование этих камней с монастырем, — говорит Эйвин.

Мы двигаемся дальше по лесу, поднимаемся на пригорок, переходим через ручей. Сапоги хлюпают по болотистой почве. Приближаясь к месту, где должен быть второй могильный камень, мы сбавляем темп и на несколько метров отходим друг от друга. Шаг за шагом мы прощупываем почву. Судя по всему, мы пропустили обелиск. Мы разворачиваемся, отходим друг от друга еще дальше и продолжаем поиск.

Я обнаруживаю камень совершенно случайно. Мне приходится снять сильно запотевшие очки. И пока я вытираю их полой куртки, глаза видят неясные очертания обелиска. Я громко кричу и надеваю очки. Обелиск исчез. Я растерянно осматриваюсь по сторонам. Вижу стволы деревьев, кустарник, поросшую мхом скалу и ветки на земле. Снимаю очки и в сером тумане опять вижу какие-то очертания. Надев снова очки, я смотрю в ту же точку и вижу могильный камень. С изумлением констатирую, что обелиск составляет единое целое со скалой. Некие каменотесы удовлетворились тем, что обработали часть существующей скалы.

* * *

В течение дня мы находим все пять обелисков, расположенных в форме пентаграммы вокруг монастыря Люсе.

На следующие два обелиска мы, можно сказать, натыкаемся, но потом битых три часа ищем последний. Эйвин тщательно фиксирует на карте местности каждый камень.