Люся и ее подруга знали Женечку ближе.
Он действительно скоро появился — как всегда, вылощенный и... в новеньких ярко-желтых заграничных ботинках на толстой подошве-шине. У Валерия даже дух захватило от восхищения. Таких ботинок еще не было ни у кого из парней на Броде, как он называл Невский проспект. Но Чесноков постарался не выдать своих чувств. Поздоровавшись, он протянул, скривив губы:
— Корочки у вас классные.
— Нравятся? — спокойно спросил Женечка. — Могу продать. Двести долларов, по курсу валюты — восемьсот рублей.
Валерий не выдержал, сорвался со своего небрежного тона:
— У меня сейчас нет денег, — пролепетал он, впадая в ужас оттого, что шик-экстра ботинки может перехватить у него из-под носа кто-то другой, — но я достану, можно?
— Проданы, — кивнул головой Женечка. — Ботиночки за вами. Номера у нас, кажется, одинаковые. О’кэй?
— О’кэй! — почему-то краснея, отозвался Валерий. — Я, честное слово, я быстро...
— Да-да, жду. Вы мне нравитесь, — потрепал его по плечу Волков. — Пошли в бар, надо вспрыснуть сделку. Я угощаю.
В ресторане «Метрополь», куда явилась компания, было почти пусто. Скучающие официанты в ослепительно белых куртках то и дело переставляли фужеры, обмахивали крахмальными салфетками и без того чистые скатерти. На эстраде лениво играл маленький симфонический оркестр.
— Прошу, — пригласил Женечка, предупредительно подставляя стулья. — Что будем пить?
— Может быть, портвейн? — заикнулся Валерий. — Или не надо?
— Нам с подружкой коктейль, — бросила Люся.
— Четыре коктейля, — распорядился Женечка, улыбаясь подошедшему официанту. — Два по сто коньяку, стакан портвейна и графинчик столичной мне персонально. Кстати, весенний салат есть, Сан Саныч?
Постепенно ресторан стал наполняться народом. Оркестр заиграл веселее. Официанты уже не махали салфетками: поминутно заглядывая в блокноты, они торопливо сновали между столиками. В воздухе висел ровный гул голосов.
Валерий, выпив коньяк, пил портвейн и, глупо улыбаясь, прислушивался к окружающим. Иногда он перебивал непринужденно болтавшего с девицами Женечку. Ухватившись за какое-нибудь пойманное в середине фразы слово, он с пьяной настойчивостью начинал болтать чепуху. Ему вежливо, с усмешкой поддакивали, и он снова умолкал, тупо уставившись глазами в одну точку.
Чесноков не заметил, когда появились люди за соседним столиком. Одного из них, с плоским, как блин, лицом, и другого, с нависшей верхней губой, он, кажется, где-то видел. Но где и когда, как ни силился, вспомнить не мог.
А люди за соседним столиком вели себя странно. Они то и дело куда-то уходили, возвращались обратно, перекидывались двумя-тремя фразами, затем снова вставали, пьяно покачиваясь и бросая по сторонам трезвые ускользающие взгляды. Девицы, пришедшие с этими людьми, быстро напились, громко, визгливо хохотали, беспрерывно путая имена своих собутыльников. Парни несколько раз подходили к Женечке с просьбой дать прикурить. Тот, галантно раскланиваясь, доставал блестящую зажигалку и изящным движением вытягивал руку, щелкая колпачком. Вспыхивал колеблющийся огонек. В один из таких моментов человек с нависшей губой незаметно передал Женечке завернутую в носовой платок вещь и произнес одно лишь слово: «Увели».
Хмель у Чеснокова уже начал проходить, когда он ощутил в своей руке, безвольно лежавшей на коленях, плотный четырехугольный предмет.
— Спрячьте, — услышал он у самого уха голос Женечки. — Это мой бумажник, боюсь потерять.
ebooksa