Комсомольский патруль

22
18
20
22
24
26
28
30
Я не знаю,где встретитьсянам придется с тобой.Глобус крутится, вертится,словно шар голубой.И мелькают города и страны,параллели и меридианы,и каких маршрутов только нету,по которым нам бродить                                    по свету...

Поезд шел в Зеленогорск. Все получилось в общем неожиданно, но интересно.

На днях после очередного рейда Костя Лепилин спросил меня:

— Что-то у тебя, Валентин, вид плохой? Похудел ты и синяки под глазами... Устал, что ли?

— Устал, — честно ответил я Косте, — измотался с этим хулиганьем. Ведь каждый день приходится с ними встречаться. Трудновато.

Услышав мои слова, Костя помрачнел.

— У меня бывает такое чувство, — сказал он, не глядя на меня, — что кругом одни жулики. Вот идешь по улице и кажется: что ни человек, то жулик или хулиган... Так можно и человеконенавистником стать, — помолчав, добавил он горько. — Я понимаю, это чепуха, но чувство есть чувство.

— У меня тоже был такой период, — признался я. — Это в общем... слабость. Понимаешь, концентрация грязи вокруг нас — членов штаба — большая, каждый день их ловим, люди этих хулиганов, может, и вообще не видят, а мы с тобой каждый день. Вот нам и кажется...

— Я это понимаю, — вдруг улыбнулся Лепилин, — я уже сказал себе, что нельзя из-за небольшого количества дряни смотреть на всех людей с подозрением. Но только ты, Валентин, уже вылечился, успел уже побороть в себе это чувство, а я еще нет. Такое чувство — это, так сказать, «издержки производства». Отдыхать нам надо побольше. А представь себе Дзержинского, — неожиданно добавил он немного погодя, — Дзержинский не раскисал. Нет, большую веру в людей надо иметь, — решительно заключил Костя. — Если любишь людей, тогда и со всяким злом бороться не трудно.

Поговорив, мы разошлись.

И вдруг сегодня утром, когда я еще спал, раздался телефонный звонок.

— Ракитин? — прогудел голос в трубке. — Это Лепилин говорит, не узнаешь? Ты чем решил сегодня заниматься?

Переступая босыми ногами по крашеному полу и топчась на одном месте, я объяснил Косте, что сегодня воскресенье, поэтому сначала я буду читать книгу, потом займусь расчетами одного рационализаторского предложения, которое мы готовим с товарищем по цеху. Потом буду обедать, потом заниматься, а потом поеду в клуб — на очередной рейд, Косте там быть тоже не мешало бы.

— Брось, — неожиданно сердито прервал меня Костя. — Это обычная песня — заниматься, работать, другого от тебя и не слышишь. Давай-ка, Ракитин, — голос его вдруг стал вкрадчивым, — давай-ка, друже, поедем сегодня в Зеленогорск. Там море, солнце, пока еще приятное, хотя почти уж не греет, пообедаем где-нибудь в ресторанчике под резной крышей — пока они еще не закрылись, — на веранде, а? Ух, и здорово будет! Давай хоть напоследок на волю, к природе.

— Едем, — еще не подумав, согласился я. — Твое предложение, знаешь, очень хорошее, но только...

— Что только, — заорал на другом конце провода Костя, — что только?! Слышать ничего не хочу! Сухарь! Воздух же, море! Чтобы ты не передумал, я сейчас еду, а встретимся в Зеленогорске на вокзале. Чтобы через полтора часа был там, понял? Беги одевайся. Пляшешь небось босиком на голом полу?

Костя довольно захохотал и повесил трубку.

И вот я в вагоне. Поезд быстро летит в Зеленогорск — к соленому ветру, морю, к отдыху, и замечательная студенческая песня заставляет отбивать такт ногой:

...мы детей своих вырастимв факультетской семье,мы их запросто выучим,как ходить по земле,потому что мы народ бродячий,потому что нам нельзя иначе,потому что нам нельзя                                 без песен,чтобы в сердце не забралась плесень...

— Идиоты, — гнусаво произносит кто-то за моей спиной. — Они детей своих вырастят в факультетской семье! Коллективно, так сказать, сообща! Папы, мамы перепутались, папы путают мам... А лично бы я в этом деле колхоза не потерпел... — Раздается громкий хохот.

Мгновенно, как будто избитый цинизмом этого «высказывания», я оборачиваюсь.

Только теперь я замечаю, что все соседнее купе заняла компания стиляг. Лица как будто знакомые. А может быть, я ошибаюсь, у них у всех лица на один лад: одинаковые прически с коками, одинаковые бакенбарды, вытягивающие и без того длинные, худосочные физиономии, одинаковые галстуки «кис-кис» на тощих, немощных шеях, незнакомых со спортом.