— Не бойся! Я калек не трогаю! Не привыч... — он не успел договорить, коротко всхлипнул и упал, получив быстрый и страшный удар. Прошло немало времени, пока он открыл глаза. Над ним стоял однорукий. И увидев, что Корноухий пришел в себя, он слегка пнул его в живот. Схватившись за грудь, Хаким с трудом встал.
— У нас бьют не так, — прохрипел он и ударил Петрушкина, который хоть и удержался на ногах, но согнулся чуть ли не вдвое. Не давая ему опомниться, Корноухий схватил его за горло так, что у Петрушкина кровь пошла из носа.
— Хаким! Отпусти его! Убьешь человека! — завизжала Глафира.
— Заткнись ты, шалава! Я никогда никого не убивал! — Хаким отбросил Петрушкина, сел на табурет. Петрушкин отдышался. Протащился до койки и упал на нее.
— Да-а, рука у тебя тяжелая. Как кувалда, если неосторожно зацепишь, можешь все внутренности перевернуть.
Хаким успокоился, закурил.
— Я тоже не думал, что ты так здорово бьешь! Где научился?
— Ты много не болтай, дай спички, — протянул руку Петрушкин.
— На вид ты сморчок, — сказал Хаким, передавая коробок, — а бьешь насмерть. Я такое только в кино видел. Шпионов там обучают разным приемам.
— Из колонии? — перебил его поспешно Петрушкин.
— Оттуда.
— В бегах?
— Нет. Чистый, амнистировали.
Глафира маленькими шажками подошла к ним, придерживая разорванную блузку.
— Тебя освободили? Неужели правда? Похудел ты.
— М-мда, не из санатория...
Петрушкин спросил:
— Как твое настоящее имя?
— А ты не слышал? Она же меня Хакимом назвала.
— Ну, что тут рассиживаться, Хаким? Пойдем ко мне, отметим твое освобождение.