— Товарищ майор! — закричал он. — Этот гражданин врет! Это же известный пьяница, не слушайте его!
— Эй ты! Ты кого здесь пьяницей обзываешь? — вскипел Савелий. — Я не больше тебя пью. Сам ты и есть скотина! Ты же только что из Глашкиной постели вылез. Это знают все вот эти люди. Когда меня вчера Глафира позвала, ты же в меня бутылку швырнул и выгнал из дома. Что? Неправда?
На Кожаша было жалко смотреть. Весь он был помятый и нездоровый. Китель вымазан чем-то, лицо опухшее.
Раздались голоса в поддержку Савелия:
— Старик правду говорит!
— Пить пьет, да зла никому не делает и не врет.
— Раз его Глафира позвала, он и пошел, надеясь на угощение, а там его чуть не убили... насилу ноги унес.
— Товарищ майор! Вы оскорбляете мое достоинство офицера милиции, позволяя такие провокационные высказывания. Здесь же собрались одни пьяницы и спекулянты. Вы им не верьте! Я буду жаловаться!
Кузьменко не выдержал:
— Какого черта вы здесь делаете? Я же вам приказал держаться подальше от поселка!
Байкин усмехнулся:
— Вы напрасно прицепились к Петрушкину, товарищ майор. Он честнее нас обоих, вместе взятых. Смотрите, как бы вам не пришлось отвечать за его смерть!
Майор сдержался, коротко приказал:
— Идите сейчас же в управление! Напишите рапорт о своих действиях. Вы поняли?
Байкин проходил мимо людей с высоко поднятой головой, бросая по сторонам вызывающие взгляды. У пожарища он заметил Талгата. На нем была новая, опрятная форма с капитанскими погонами. Лицо Кожаша перекосилось. Ведь он, Кожаш пришел в милицию гораздо раньше Талгата. Когда появился Талгат, у Байкина уже было две звездочки. Но вот как поднялся Талгат, вырос на глазах. И за что? За какие такие заслуги? А он, Кожаш, все еще лейтенант. Где же справедливость?
Последним, кто видел Петрушкина, был Савелий. Насир отвел его в сторону, расспросил.
— Кто из вас начальник? Кто главный? — спросил Савелий. — Покойный просил передать самому большому начальнику... Живые меня не считают за человека, а покойный доверился. Пусть не будет на моей совести, что я не выполнил его волю, — он достал из кармана вчетверо сложенный лист бумаги и передал ее Насиру.
Насир пробежал бумагу глазами и передал Талгату.
— Как ты думаешь, это его последнее письмо перед смертью?
Талгат не спеша прочел: