— Вы не приняли моего вызова, — настаивал он, ободренный этими словами.
— Прошу вас, не нужно, — взмолилась она. — Мы никогда не поженимся, так что нечего и говорить об этом.
— Ну так я бьюсь об заклад, что вы проиграете. — Теперь он почти развеселился, ибо победа была ближе, чем он смел мечтать. Он ей нравился, в этом не могло быть сомнения, и нравился настолько, что она позволила ему удержать руку, и его близость ее не отталкивала.
Она покачала головой.
— Нет, это невозможно. Вы проиграете.
Впервые мрачное подозрение скользнуло в уме Пламенного — догадка, объяснившая все.
— Скажите, не вступили ли вы раньше в этот, как его… тайный брак?
Его голос звучал так испуганно, а на лице отразилось такое волнение, что она не выдержала и разразилась смехом, веселым и неудержимым, как радостная песня птицы.
Пламенный понял и, досадуя на себя самого, решил, что разумнее действовать, а не говорить. Он заслонил ее от ветра и притянул к себе так, что она стояла теперь совсем близко. Пронесся необычайно резкий порыв ветра и зашумел над их головами в вершинах деревьев. Оба молчали и слушали. Облетевшие листья посыпались на них, и сейчас же вслед за ветром упали первые капли дождя. Он смотрел вниз на ее волосы, развеваемые ветром, остро ощущая ее близость и по-новому осознавая, какое значение она для него имеет. Его охватила дрожь, и она чувствовала, как дрожит рука, завладевшая ее рукой.
Внезапно она склонилась к нему и опустила голову, слегка коснувшись его груди. Так они и стояли, пока не пронесся второй шквал, осыпавший их листьями, и не забарабанили по земле редкие капли дождя. Потом так же неожиданно она подняла голову и взглянула на него.
— Знаете, — сказала она, — прошлую ночь я молилась о вас. Молилась, чтобы вы потерпели неудачу, чтобы вы потеряли все, все.
Услышав эту загадочную фразу, Пламенный уставился на нее с недоумением.
— Ну уж этим вы меня прикончили. Я всегда говорил, что женщины сбивают меня с толку, а сейчас вы ставите меня в тупик. Как! Вы хотите, чтобы я потерял все, хотя вы меня любите…
— Я этого никогда не говорила.
— Вы не посмели сказать, что не любите. Итак, я говорю: раз вы меня любите, я никак не могу понять, почему вы хотите, чтобы я разорился. Это стоит на одной доске с той другой вашей загадкой: чем больше я вам нравлюсь, тем меньше вы хотите выйти за меня замуж. Вам придется это объяснить, вот и все.
Его руки обвились вокруг нее, и на этот раз она не сопротивлялась. Голова ее была опущена, и он не мог видеть ее лица, но знал, что она плачет. Он познал добродетель молчания, ждал, чтобы она заговорила. Дело приняло такой оборот, что теперь она вынуждена была дать ему объяснение. В этом он был уверен.
— Я не романтична, — начала она, снова поднимая на него глаза. — Быть может, для меня было бы лучше, если бы я была романтичной. Тогда я могла бы разыграть из себя дуру — и быть несчастной до конца своей жизни. Но мой отвратительный здравый смысл мне мешает, и от этого я ничуть не счастливее.
— Я все еще ничего не понимаю и барахтаюсь в тумане, — сказал Пламенный, не дожидаясь продолжения. — Вы должны мне объяснить, а вы еще ничего не объяснили. Ваш здравый смысл и молитвы, чтобы я разорился, все это загадка для меня. Маленькая женщина, я сильно люблю вас и хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. Все это просто и откровенно. Хотите вы выйти за меня?
Она медленно покачала головой и, по мере того как говорила, в ней нарастало раздражение, грустное раздражение, и Пламенный знал, что оно направлено против него.
— Тогда дайте мне вам объяснить так же просто и откровенно, как вы спросили. — Она замолчала, словно размышляя, с чего начать. — Вы честный и прямолинейный человек. Хотите, я буду такой же честной и прямолинейной, хотя считается, что для женщин это невозможно, — хотите, чтобы я говорила вам вещи, которые вас оскорбят, делала признания, какие должны меня пристыдить, держала себя так, что многие мужчины сочли бы неженственным?