— Этот другого типа. Кулачок. Все к себе тянет. Но никогда за ним ничего по мелочам не водилось. Если только желание побазарить на собрании... — Лукьянов, видно, без всякого удовольствия вспомнил одно из последних выступлений Хромова и, потерев подбородок, сказал: — Старик кроет, не глядя не только на лица, но и действительности в глаза. Из тех незаменимых опытных шоферов, которые считают, что количество проезженных в жизни километров позволяет им безапелляционно судить обо всем. Не будь я директором, человеком, который должен осторожнее относиться к оценкам, тем более, что они увязаны, как у нас говорят, с критикой снизу, назвал бы я Хромова сквалыгой.
Всю вторую половину дня Воронов просидел в кабинете заместителя директора, который находился в отъезде, и просматривал финансовые документы. Он сделал страничек пятнадцать различных выписок: о заработках, премиях, накатанных километрах, характеристиках, и кажется, сумел бы теперь не хуже Станислава Антоновича разобраться в общих вопросах хозяйственной деятельности Дальтранса.
Когда к концу рабочего дня Воронов, уходя, пересекал гаражный двор, рядом пыхнул тормозами фургон, и, перекрывая шум мотора, человек из-за руля, полуоткрыв дверь, спросил:
— Вы, что ли, из милиции?
Воронов остановился. Кивнул головой. Водитель вышел из кабины, не выключая двигателя.
Это был старик, а может, очень пожилой мужчина, — угадать возраст мешало морщинистое лицо и крючковатая, но крепкая фигура. Настороженные глаза на плутоватом лице, хранившем явные признаки пристрастия к спиртному, ощупали Воронова.
— Вы, товарищ, извините, что побеспокоил, — сказал он голосом, который звучал нетвердо, словно говоривший еще обдумывал, стоит ли начинать разговор. — С вами, никак, Мишенев беседовал?
— Со мной беседовал, — как можно приветливее ответил Воронов.
— Так вот. И мне охота кое-что от себя добавить. Вы уходите или еще у нас побудете?
— Домой собрался.
— Жаль, а то бы тут, по соседству, машину под попутный груз отогнал, и поговорили бы...
— Я уж сегодня наговорился, — перспектива неопределенного ожидания была Воронову не по душе. — Может, завтра можно?
— Можно и завтра. После обеда из рейса вернусь, и, если опять домой торопиться не будете, встретимся, — не очень любезно сказал старик.
— А вы кто хоть будете? — спросил Воронов.
— Хромов моя фамилия. Василий Петрович. Шофер вот с этой телеги...
— Ну, раз Хромов, то можете не сомневаться, что встретимся. Беседа с вами у меня на самое ближайшее время запланирована.
Пока они говорили, дошли до проходной. Хромов сунул в открытое окошечко путевой лист и произнес:
— Мотя, шлепни кругляшку, выкатываться пора.
Воронов не удержался и заглянул в окошечко, чтобы посмотреть на Мотю, с которой так строго разговаривал Станислав Антонович.
Пока Мотя, полнощекая девица с простоватым русским лицом, совершенно исчезнувшим под аляповатой раскраской всеми возможными косметическими средствами, отмечала путевку, Хромов повторил: