Поединок. Выпуск 2

22
18
20
22
24
26
28
30

Один из отсеков бара оказался потайным сейфом. Дик бережно извлек оттуда канцелярскую папку с фирменным вензелем ИТТ.

— Результаты последнего опроса общественного мнения, проведенного вашим почившим в бозе департаментом? — усмешливо сказал я.

Однако Дик не поддержал шутливого тона:

— В этой папке — бомба замедленного действия. Копия плана «Зет». Оригинал хранится в кабинете заместителя министра внутренних дел Даниеля Вергара.

Я весь напрягся: гончая наконец-то напала на след! Суть плана, изложенного на пяти с половиной машинописных страницах, вкратце сводилась к следующему:

первый этап — физическое уничтожение высших офицеров всех трех родов войск чилийских вооруженных сил;

второй этап — захват правительственных учреждений, конгресса, муниципалитета;

третий этап — истребление гражданских лиц, настроенных оппозиционно к партиям Народного единства...

— Разрешите один экземпляр взять с собой? — отказываясь верить неожиданно выпавшей удаче, спросил я омерзительно-робким голосом.

— Само собой разумеется. И цените, Счастливчик: из писак вы единственный, кто получил этот сенсационный документ. Предупреждаю: никому ни слова и в газеты пока не давать...

— Почему?

— Преждевременно, — загадочно ответил Маккензи. — Полученный материал вы должны использовать в книге. Вот с ней вам лучше поторопиться. Недалек тот день, когда правду о плане «Зет» будет можно и нужно сделать достоянием свободного мира.

— Хоть убейте, Дик, ничегошеньки не понимаю.

— А вам и не надо понимать, дружище! Занимайтесь своим делом.

Мы поменялись ролями. Самоуверенный журналист, по-хозяйски и свысока учинивший чуть ли не допрос владельцу заурядного сыскного бюро, превратился в послушного исполнителя диких, с точки зрения любого газетчика, распоряжений. Впрочем, спорить не приходилось: за широкой спиной узколобого сыщика маячила тень элегантного Джеймса Драйвуда, от которого, как ни крути, зависела судьба моей книги.

В тот вечер я так и не отправил обещанные газете триста строк. Не хотелось заниматься дежурной жвачкой из лежащих на поверхности новостей, хотя обычно я с интересом следил за перипетиями напряженной политической жизни республики. Поляризация сил становилась все более отчетливой. Центризм исчез. Невидимая демаркационная линия разделяла чилийцев на два лагеря — правых и левых, с их различными оттенками и нюансами. Меня — стороннего наблюдателя — поражало, что размежевание коснулось даже личной жизни и привычек людей: здесь читали только свои газеты, слушали только свои радиостанции, смотрели программы только своих телевизионных каналов. Оппозиция обвиняла правительство Народного единства в «эскалации антидемократических действий». Альенде, в свою очередь, утверждал, что новые факты свидетельствуют «о желании реакции развязать в стране гражданскую войну». Разобраться тогда в этой каждодневной чересполосице противостояний и противоборства мне было чертовски трудно.

В последних числах апреля левые устроили в Сантьяго похороны двадцатидвухлетнего строителя Хосе Рикардо Аумадо. Его убили во время демонстрации сторонников Народного единства выстрелами из штаб-квартиры христианско-демократической партии. Я присоединился к траурной процессии, растянувшейся на несколько километров по умолкшим улицам города: тут были рабочие, служащие, студенты, домохозяйки, школьники — никак не менее двухсот тысяч человек. Во главе грандиозной колонны шли министры, руководители партий правящей коалиции, лидеры Единого профсоюзного центра. В момент, когда печальный кортеж поравнялся с дворцом «Ла Монеда», последние почести погибшему отдал президент Сальвадор Альенде.

Это зрелище невольно впечатляло. Я вспомнил о бумагах, переданных мне Диком Маккензи, и меня вдруг на какой-то момент взяло сомнение: стреляют не левые, а правые. Да и вообще, зачем нужен план «Зет» — переворот сверху, если правительство и без того пользуется широчайшей поддержкой низов? Но тут же память услужливо подсказала недавний случай, о котором писали местные газеты: в пригороде Сантьяго двое вооруженных молодчиков ворвались в кинотеатр, зажгли в зале свет и стали разбрасывать листовки. В них обещалась «скорая и неминуемая смерть всем и всяческим реакционерам». Я решил для себя, что при следующей встрече с Глорией обязательно заведу разговор об этой акции левых.

К концу месяца совсем распогодилось — редкие дожди утихли. Чилийская осень почти не отличается от лета. Знойное солнце допоздна плавило асфальт тротуаров, обжигало зелень листвы, раскаляло автомобили, наполняя их кабины горячей духотой. Хорошо, что я не поскупился на машину с кондиционером и новомодными темными стеклами. Глорию, правда, шокировала моя «тойота», вызывающе роскошная. Она не показывала вида, но это все равно было заметно.

Мы ехали через торговую часть столицы, еще не остывшей от жаркого дня и насквозь пропитанной бензиновыми парами. Неоновым пламенем полыхала реклама. Сделанная со вкусом или кое-как, бесстыже броская или по-сиротски невзрачная, она подмигивала с головокружительной высоты, игриво приплясывала на фасадах зданий, огненной белкой резвилась в зеркальных витринах первоклассных магазинов (в ту пору торговцы еще не бастовали). Потянулись чопорные старинные дворцы и самодовольные модернистские виллы района Баррио Альто. Над ними, на самой вершине горы Санта-Люсия, словно парила подсвеченная рефлекторами гигантская статуя Богоматери. Дева Мария безропотно благословляла и резиденции здешних мытарей и пилатов, и смахивающие на дома свиданий («к услугам посетителей плавательные бассейны и комнаты отдыха») дорогие ресторации.