— Вы что, сами себя потопить захотели?
Толпа приостанавливается.
— Пошел! — кричит Яков шкиперу и стаскивает маленький трап.
«Трамвайчик» дрогнул, задымил и отвалил от берега. Толпа недовольно загудела.
— Тихо, граждане, без паники! — Яков поднимает руку. — Сейчас второй придет. И вообще... Возьмите себя в руки. За детьми смотрите.
Спокойствие милиционеров передается людям.
— ...Слышь, сержант, а что немец — силен?
— Не так страшен черт, как его малюют.
— А милицию на фронт возьмут?
— Если надо, сами пойдем.
— Да не слушайте вы его! Брешет он все! — летит вдруг из толпы. — Всем нам конец настал! Ему что, его под пули не пошлют!.. Коне-е-е-ц... Коне-е-е-ц, — надрывно гнусавит кто-то.
Яков спешит на голос. Люди расступаются, и видит он у самой воды того плюгавого, что куражился утром на пляже. Размахивая поллитровкой, надрывает глотку:
— Пей, братцы, все равно подыхать!
Яков сильно встряхивает его.
— Ну, ты, слизняк... Заткнись, или... разговор коротким будет! Понял?
Косясь на кобуру пистолета, плюгавый смиренно отходит от мостков.
— Пес вонючий, — бросают ему вслед. — Вот с таким и пойди на передовую...
Пришвартовался катер, и люди, облегченно вздохнув, стали садиться. Шли в каком-то скорбном и торжественном молчании, без паники, без суеты. Плюгавого обходили стороной.
...Котов с Клочковым уезжают последними. А Волга все так же голубеет, и небо заглядывает в реку, все так же носятся над водой стрижи, только песен не слышно.
Далеко от берега качается в волнах большой красный мяч...