Тайные тропы

22
18
20
22
24
26
28
30

«То-то, — подумал про себя Юргенс, — это совсем другое дело.» И он изложил шефу только что возникший в его голове план.

Марквардт был в восторге.

— Ты просто гений! — воскликнул он.

Юргенс сдержанно улыбнулся.

— Завтра, — сказал он и, посмотрев на часы, поправился, — вернее, сегодня вы будете в полной безопасности....

— Желаю успеха, отдыхай... Я поеду. Можешь не сомневаться, что я этого не забуду. Да, еще одно не относящееся к этой грязной история обстоятельство, — пожимая руку, говорил Марквардт. — Тебе надо усиленно совершенствовать себя в русском языке. Я подчеркиваю — усиленно...

Юргенс сделал удивленное лицо.

— Да, да, таково указание оттуда.

— Значит, есть связь?

— Тоненькая, как ниточка, чрезвычайно тоненькая, но есть. Будем надеяться, что она скоро окрепнет, — Марквардт рассмеялся. — Поэтому учти, что я сказал... Ну, поехал, поехал... Кажется, я сегодня засну спокойно...

 

Было очень жарко. Перед Юргенсом сидел обрюзгший, золотушный немец и, непрерывно подливая себе в стакан из сифона холодный напиток, то и дело обтирал платком свою начисто лысую, шишковатую голову. Это был Вильгельм Блюм, владелец двух магазинов часовой фирмы «Ланжин». Он жаловался Юргенсу на то, что медики обнаружили в его ушах какое-то дикое мясо и что ему в ближайшее время придется перенести неприятную операцию.

Юргенс пригласил к себе старого друга не для того, конечно, чтобы выслушивать его жалобы на прогрессирующую глухоту.

— Тебе сколько уже лет, Вильгельм? — спросил он гостя.

— Забыл? А еще другом считаешься. Пятьдесят шесть. Не шутка...

— Но ты выглядишь бодро.

— Спасибо за комплимент. От друга это приятно услышать.

— А сколько лет Елене? — вновь спросил Юргенс.

Блюм моментально изменился, побледнел, рука, державшая стакан с водой, задрожала. Три года назад он женился в четвертый по счету раз на молодой, красивой женщине, и с той поры его мучили бурные приступы ревности. Когда мужчины в его присутствии называли имя жены, он приходил в невменяемое состояние.

— Зачем это тебе? — настороженно и зло спросил Блюм.