Имею право сходить налево

22
18
20
22
24
26
28
30

…и мы все, несколько раз подскочив и стукнувшись головами о так и не ставшую полом крышу, вповалку валимся друг на друга.

Удивительно противоречивые казусы демонстрирует человек, когда его вызывает на поединок природа. Человеческий организм столь сложен и столь смешон в своем примитивизме одновременно, что примеры, демонстрируемые им, порой вызывают столько же восхищенного удивления, сколько и разочарованного непонимания.

Опытным путем доказано, что пол-литровую кружку пива можно выпить за три секунды, а стограммовую плитку шоколада невозможно съесть за сто метров при средней скорости ходьбы в пять километров в час.

Буханку хлеба без воды невозможно съесть за четверть часа, а один китаец на турнире таких же слаборазвитых в интеллектуальном плане личностей победил, сожрав пятьдесят один хот-дог. От ближайшего преследователя он оторвался на пятнадцать хлебно-сосисочных изделий, причем вес победителя равнялся пятидесяти килограммам, а серебряного призера – сто восемь. Как он потом выводил из себя четыре кило теста и три колбасного фарша, это тема отдельного разговора, но ведь слопал же, стервец!

Наш четырнадцатилетний паренек по имени Брюс надувает и рвет воздухом резиновые грелки, но он не в состоянии раздавить обыкновенное куриное яйцо, если не будет подгибать пальцев, а обхватит куриный продукт полной кистью.

И вот Антоныч, всегда управляющий своим «Крузером», вальяжно спокоен и еще ни разу никого не подрезал. А тут просто обратился в Халка: за спинами нашими остается лишь хлам и скачущие наперегонки колеса чужих авто.

В какой-то момент, я думаю, именно в тот, когда мы подскакивали и бились конечностями о выступающие части салона, это и случилось. Думаю, вернись время назад, Антоныч выбрал бы переворот джипа через крышу и удар о фасад здания на перекрестке.

В передней панели что-то хрястнуло, и из динамиков раздалось что-то странное. Что-то, очень неподходящее под сиюминутные реалии.

– …Мы готовим ужин на съемной квартире, – бархатным, грудным и сладострастным голосом заговорила в нашем салоне таинственная незнакомка. – У меня ремонт дома, и мы ютимся с детенышем по чужим углам, потому что зима и холодно и деться нам некуда… Мне находят какие-то свободные углы на один-два дня или на одну-две ночи, мы перетаскиваем наши скромные пожитки, и такое ощущение, что мы сейчас выживаем. А потом у нас будет жизнь, потом, – не сейчас, сейчас мы должны только продержаться.

А ты приезжаешь внезапно и говоришь мне ранним утром в телефон: «Я в Москве». И я переназначаю встречу с новой хозяйкой, прошу ее прийти раньше, потому что мне нужно взять у нее ключ – и ввести тебя в дом. Хоть он и не мой, он чужой, этот дом…

– Антоныч, это что такое? – спрашивает Гриша.

Не отвечая, владелец джипа, он же – владелец автомагнитолы «Марк Левинсон», следовательно, он же – хозяин компакт-диска, остервенело продолжает крутить руль. Он молчалив, и выключить запись нет возможности, потому что некогда, а планки управления «музыкой» сбиты с мультируля пулей.

– Ты ждешь меня на одной из центральных улиц, что ведут от вокзала к центру, – медленно, так, что мне хочется закрыть глаза даже сейчас, когда я вижу задницу синего «Ауди», говорит телка. – Я подбираю тебя, у тебя растерянное лицо, и ты говоришь только «Анечка, Анечка!»…

Тыча наугад пальцем, Антоныч мажет и врубает печку. Не понимаю, почему он так нервничает.

«Ауди» между тем уходит направо, мы на красный уходим за ним. Я уже перестал ориентироваться вообще, в принципе. Если минуту назад в голове моей еще стояли какие-то ассоциативные ряды, связанные со стадионом, то теперь я уже и не знаю, где тот стадион. Если кто-нибудь сейчас скажет, что мы в Твери, я ему поверю.

– …Я приползаю темным вечером, уставшая, полумертвая… Я готовлю ужин, а ты стоишь, облокотившись спиной о кухонный стол. И моя спина горит, – потому что в нее нацелен твой взгляд. И я хочу повернуться к тебе – но не делаю этого. Потому что я боюсь остаться навсегда в твоих черных глазах…

– Выключи это! – требует Антоныч, и глаза его горят, как горят глаза у несчастного, оказавшегося в одних трусах на площадке этажа при захлопнувшейся двери.

– …Антоныч… – раздается из динамика. – Я сдерживаю свои эмоции и прошу у тебя разрешения только принять душ…

Я отбиваю руку Антоныча, устремившуюся к панели.

– …Я выхожу из ванной, розовая, распаренная… Все. Мне нужно только одеться и уйти… Это все. Но я ложусь на диван в гостиной и делаю вид, что у меня кружится голова.