Вечером комсомольцы собрались в уютной ленинской комнате. Они сидели тесным полукругом, в центре которого оказался смущенный и сгорбившийся Костя. Лицо у него было растерянное и жалкое.
После короткого сообщения секретаря комсомольского бюро Евдокимова комсомольцы начали задавать вопросы. Костя молча ежился, будто до него дотрагивались чем-то холодным и острым.
— Силен! — осуждающе проворчал Смоляков. — Заговор молчания!
Смоляков всегда любил сказать что-нибудь краткое и, как ему казалось, оригинальное.
— Товарищ Уваров, — мягко, располагающим к непринужденному разговору тоном сказал добродушный Евдокимов. — Вы не смущайтесь, рассказывайте все, как было. Мы собрались не избивать вас, а помочь.
— В чем помогать-то? — сердито буркнул ефрейтор Рогов. Это был тот самый крепыш с сосредоточенным лицом, которого я видел в один из первых дней пребывания на заставе возвращающимся с границы вместе с высоким напарником, похожим на цыгана. — В чем помогать? — повторил он. — Четвертинки распивать?
— Погодите, товарищ Рогов, — остановил его Евдокимов. Обращаясь в обычной обстановке ко всем солдатам на «ты», Евдокимов на собраниях переходил на «вы». — Погодите. Дайте ему рассказать спокойно, все по порядку.
Уваров молчал.
— Да ты что, языком закусил? — послышался чей-то иронический голос. — Нам долго сидеть некогда, ребятам скоро в наряд идти.
— Разрешите мне, — поднял руку Хушоян. — Я спрашивал. Долго спрашивал. Товарищ Уваров говорил мне. Все говорил. Правдиво. Он в дровах нашел четвертинку.
Раздался дружный смех. Громче всех хохотал повар Осокин.
— Законно! — кричал он. — В каждый штабель, оказывается, четвертинку закладывают. Чтоб дровишки лучше горели. Культура! А я до сих пор и не знал!
— Сенсация! Высший класс! — поддакивал Смоляков.
Уваров поднял голову. «Ну говори же, говори, — приказывали и просили взгляды окружающих. — Говори, лучше будет. И самому легче».
— Чего смеетесь? — заговорил наконец Костя обиженным тоном. — Смешной я? Смешной?
— А мы не смеемся, — жестко сказал Рогов. — Мы ждем, когда ваше величество соизволят рот открыть.
— Рассказывай, а то мы тебя по-своему, по-солдатски начнем воспитывать! — выкрикнул еще раз повар Осокин.
— С горя я, — сознался Костя. — А четвертинку купил в поселке.
Кажется, никого так не возмутило это признание, как Хушояна.
— Зачем врал? — возмущенно крикнул он. — Я тебе товарищ или кто? Зачем меня дураком делаешь? Почему обманываешь?