Было три часа ночи, и он стал подумывать, что Велта вообще не придет. Обстановка осложнялась, и Шредер глубоко задумался. Он решал свою судьбу. «Игра стоит свеч», — пришел он к выводу.
Дом Аусмы был недалеко, метрах в пятистах, и Шредер преодолел это расстояние так быстро, что только у самого дома почувствовал, как заколотилось сердце, перехватило дыхание. Спринтерский бег был уже не для него. Он осторожно подошел к дому, заглянул в окно в узкую щель, образовавшуюся между рамой и занавеской. Ему показалось, Велта спокойно сидела в кресле и о чем-то думала.
«Значит, с ней ничего не случилось? Сидит в уютной квартире за сервированным столом, а я должен рисковать?» Взбешенный увиденным, забыв об осторожности, он решительно направился к двери дома.
Негромкий стук вывел Велту из состояния оцепенения, в котором она находилась с тех пор, как Аусма ушла к себе в спальню и громко щелкнула замком. Услыхав стук в дверь, она вздрогнула, и первое, что пришло ей в голову, — это тревожная, полная отчаяния мысль: «Арест». Сил не было подняться с кресла.
Стук повторился негромко, но настойчиво. Велта поднялась, подошла к двери, прислушалась, упавшим голосом спросила:
— Кто там?
Из-за двери донеслось приглушенное:
— Открой. Это я, Шредер.
Чувство облегчения сменилось новой тревогой. Чем объяснить, что она не явилась на старую дачу?
— Сейчас, — ответила Велта и, повернув ключ, пустила его в коридор.
— Почему не пришла, как договорились? — прошипел угрожающе Шредер.
Велта как могла кратко и сбивчиво рассказала все, что произошло у нее с Валентином.
— Где «Минокс»? — спросил Шредер. — У Аусмы? Пусти меня к ней!
Не обращая внимания на Велту, он двинулся к двери. Для него сейчас настала та минута, ради которой он приехал, которая решала его судьбу. Взять фотоаппарат со снимками секретных данных и поскорее вернуться в гостиницу — вот что было главное теперь.
Велта поняла то, что не понимал Шредер. Она отчетливо представила картину, которая могла разыграться в спальне матери. Аусма подымет крик, позовет соседей, и тогда задержат их обоих. Получится тот вариант, которого она боялась больше всего.
Отточенные ногти Велты до крови вонзились в руку Шредера, и это еще больше его взбесило. Пытаясь освободиться от ее цепких рук, Шредер надавил на подбородок снизу вверх и далеко назад запрокинул голову. Велте казалось, что трескаются шейные позвонки, в глазах потемнело, превозмогая боль, достаточно громко и четко, угрожающе простонала:
— Пусти, Бодниекс. Пусти, предатель!
Руки Шредера обмякли. Бодниекс? Больше двадцати лет никто не называл его так, и он уверовал, что забыто все, связанное с этим именем. Он стоял, потрясенный услышанным, и, сам того не замечая, отпустил Велту. Она предупредила зло, за каждым словом переводя дыхание:
— Запомни, Бодниекс. Только назову эту фамилию — поставят тебя к стенке, если не в Риге, то в Лиепае поставят.
Все было так неожиданно, что Шредер не мог сообразить, как вести себя. Кто рассказал Велте о нем? Зачем? О, конечно, Гунар. «Одной веревочкой связал меня с Велтой. Предусмотрителен, стервец, — думал Шредер. — Рассчитывал, что в случае ареста я не стану выдавать его дочь, боясь разоблачения моего прошлого». Велта перевела дух и строго потребовала: