Том 1. В дебрях Индии

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что ты хочешь сказать?

— Подождем до вечера; объяснение будет слишком долгим и не обойдется без восклицаний, жестов удивления, компрометирующих выражений лица… и без этого уже довольно… Нариндра меня понимает.

— Если ты все время будешь говорить загадками…

— Нет! Ты знаешь, Сердар, как мы тебе преданы, так вот, одолжи нам еще несколько секунд, ну, несколько минут, солнце уже скоро сядет… Мы хотим объясниться непременно в присутствии Барбассона; сердце говорит мне, что нам при нем легче будет объяснить то, что мы хотим тебе сообщить.

— Однако…

— Ты желаешь… пусть будет по-твоему! Мы скажем тебе, но предварительно дай слово исполнить то, о чем мы тебя попросим.

— О чем же это?

— Мы вынуждены сказать, что нарушим молчание только с этим условием.

— Как торжественно! — сказал Сердар, невольно улыбаясь, несмотря на все свое волнение. — Ну! Говори же!

— Прикажи немедленно, не спрашивая у нас объяснения, заковать Рам-Шудора и посадить его в трюм.

— Я не могу сделать это, не зная, на каком основании вы требуете такого приказа, — отвечал Сердар с удивлением.

— Хорошо, тогда подождем Барбассона.

Сердар не настаивал, так как знал, что друзья не будут говорить, а потому оставил их, чтобы отдать необходимые приказания на ночь и распорядиться относительно сигнальных огней, — необходимая предосторожность при стоянке на якоре во избежание столкновения с другими проходящими мимо судами. Затем он поднялся на мостик, чтобы как-нибудь убить время и поразмышлять на свободе… Он не мог понять, на каком основании обратились к нему друзья с такой просьбой… Она так мало согласовывалась с тем, как они недавно защищали Рам-Шудора, что он принял ее за самую обыкновенную уловку, за желание прекратить всякий дальнейший спор… Рам-Шудор со времени своего отъезда не сделал ничего, чем можно было бы оправдать такую суровую меру; к тому же он предназначал ему весьма деятельную роль в последующих событиях, а если бы факир исчез со сцены, то он вынужден был бы радикально изменить весь свой план… впрочем, он посмотрит! И это необъяснимое появление Барбассона, таинственный способ действия… все это до такой степени заинтриговало его, что все личные заботы отошли у него на задний план. Он не выпускал из виду маленькой яхты, и когда стало совершенно темно, заметил, как от нее отделилась черная точка и направилась в сторону «Дианы»; минут пять спустя к шхуне пристала лодка — и Барбассон, плотно запахнутый в матросский бушлат, чтобы никто не мог его узнать, моментально выскочил на борт.

— Пойдем в вашу каюту, — поспешно сказал он Сердару, — никто, кроме Нариндры и Рамы, не должен знать, что я здесь на судне, а в особенности никто не должен слышать того, что я скажу.

Дрожа от волнения, Сердар провел его в свою комнату, находившуюся в междупалубном пространстве, где никто не мог их подслушать, не попав на глаза рулевому. Нариндра и Рама последовали за ними. Закрыв дверь каюты, Сердар бросился к провансальцу и схватил его за руки, говоря:

— Ради Бога, мой милый Барбассон, что случилось? Не скрывайте от меня ничего.

— В Нухурмуре произошли ужасные вещи, а еще ужаснее то, что должно случиться здесь. Но прежде чем сказать хотя одно слово, прошу не спорить — речь идет о жизни всех нас — и не спрашивать никаких объяснений, вы узнаете все… прежде всего обезопасьте себя от Рам-Шудора.

Услышав эти слова Барбассона, произнесенные им с необыкновенной быстротой, почти без всякой передышки, Рама и Нариндра вскрикнули и бросились к двери… Но в эту минуту они вспомнили, что только Сердар вправе распоряжаться, и остановились, еле переводя дыхание…

— Да идите же, — крикнул им Барбассон, — не допускайте, чтобы он говорил с кем-нибудь.

— Идите, — сказал Сердар, который понял деликатность своих друзей, побудившую их остановиться. — Скажите, что действуете по моему приказанию.