— Это выше моего понимания, ей-богу! И мне, как говорят, надо было видеть, чтобы поверить.
Рам-Шудор ждал…
— Итак, жизнь твоя принадлежит нам.
— Да, принадлежит, — просто отвечал индус.
— Ну, так мы сохраним ее тебе, а так как ты нам более полезен живым, чем мертвым, то мы предлагаем тебе служить нам, пока ты нам будешь нужен.
Факир, ожидавший получить роковую пулю, не верил своим ушам; он, который до сих пор и бровью не повел, вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть.
— Ты даришь мне жизнь?
— С условием, что ты будешь верно служить нам.
— Я буду твоим рабом.
— Знай, что мы сумеем вознаградить тебя; пуджа Кали совершится только через пять недель, мы успеем за это время наказать Кишнайю и вернуть тебе твою дочь.
— Сахиб! Сахиб! Если ты сделаешь это… Рам-Шудор будет твоей тенью, будет смотреть твоими глазами и думать твоей головой… Я буду почитать тебя, как Питре, ибо наш божественный Ману говорит: «Кто умеет прощать, тот близок Богам».
И Рам-Шудор, подняв руку к небу, произнес страшную клятву, которую ни один индус, будь он сто раз изменником, вором и убийцей, ни за что не нарушит, раз она сорвалась у него с языка:
«Во имя великого Брахмы Сваямбхувы, вечная мысль которого живет в золотом яйце, во имя Брахмы, Вишну и Шивы, святой троицы, явленной в Вирадже, вечным сыне, пусть я умру далеко от своих, в самых ужасных мучениях, пусть ни один из моих родных не согласится исполнить на моей могиле погребальных церемоний, которые открывают врата Сварги,[23] пусть тело мое будет брошено на съедение нечистым животным, пусть душа моя возродится в теле ястребов с желтыми ногами и вонючих шакалов в тысяче тысяч поколений людей, если я нарушу клятву служить всем вам и быть преданным до последнего издыхания. Я сказал; пусть дух Индры запишет в книге судеб, чтобы боги-мстители помнили это».
И, закончив эту клятву, Рам-Шудор обошел всех присутствующих, брал у каждого руку и прикладывал ее к своей груди и голове; подойдя к Сердару, он три раза повторил эту формальность, чтобы показать, что своим господином он признает исключительно его и в случае каких-либо разногласий будет повиноваться исключительно ему одному.
— Теперь, — сказал Рама-Модели Сердару, — в какой бы час дня или ночи ты ни нуждался в этом человеке, какова бы ни была вещь, которую ты прикажешь ему, он твой телом и душой и никогда, будь уверен, не изменит этой клятве. Чтобы ты понял всю ее важность… Ты знаешь, Сердар, я люблю тебя и предан тебе, но я не дал бы тебе такой клятвы, потому что в том случае, если я нарушу ее, даже не намеренно, боги-мстители не простят мне этого.
— Тебе этого не нужно, Рама, — сказал Сердар, — чтобы быть преданным и поступать хорошо.
Сердар и Рама обменялись крепким рукопожатием, в котором выразилось все, что они пережили за эти десять лет совместных опасностей и страданий.
— А я? — сказал Нариндра, также подходя к Сердару.
— Ты, — отвечал Сердар, — не есть ли ты, как показывает твое имя (Нара — Дух, Индра — Бог), что ты дух, соединяющий две наши души.
Трудно было, действительно, встретить еще трех таких людей, столь различных по происхождению, традициям и нравам и так тесно соединенных душой и сердцем. Скоро должен пробить час, когда оба индуса дадут своему другу новое доказательство любви и преданности.