Из всех адресов он предпочел полученный от атаманши. На улице Пластуновской проживала ее сестра — Зинаида Никитична Беловидова. Поздним вечером Мацков постучался к ней. Она приняла его не с распростертыми объятиями, но предложила на время остановиться у нее, хотя и опасалась больше за себя, чем за пришельца. Уже в первый вечер, потушив лампу, в чуть протопленной комнате они вели тихий разговор, как два заговорщика, доверяя друг другу свои тайны, определявшие их дальнейшие взаимоотношения.
Беловидова поведала Мацкову о своей работе машинисткой в Кубсельхозсоюзе, где у нее были близкие знакомые и поклонники, бывшие офицеры, скрывающие свое прошлое. Они ее не выдавали как родственницу бывшего атамана. Этот негласный союз поддерживался еще и тем, что она оказывалась полезной для своих знакомых, выполняя разные их поручения. Об этом она намекнула с легкостью болтливой женщины, за что сразу не понравилась Мацкову, прислушивавшемуся к каждому шороху, но выбора у него не было.
Мацков опасался расспрашивать, что конкретно она имела в виду, хотя уловил ее осведомленность о некоторых уцелевших чинах из белогвардейского «Круга спасения Кубани». Этого ему было достаточно, чтобы осторожно поинтересоваться:
— Где мне найти Бориса Феськова?
— Феськова?.. Не знаю. Могу навести справки.
— У кого?
— У нашего начальника ночной охраны — капитана Мити Ждановского, моего хорошего знакомого. Его жена частенько забегает ко мне с разным рукоделием, чтобы прикрыть нашу связь. Я для него кое-что печатаю на дому. Митя — человек надежный.
Мацков знал Ждановского как однокашника по военному училищу, и у него чуть было не вырвался восторг от услышанного. Но он тут же спохватился и просил Беловидову не наводить справки через Ждановского, хотя поинтересовался, где живет Митя и как найти его контору.
— Можно попробовать устроиться к нему на работу, — предложила Беловидова. — У него там вся охрана из офицеров, всякого рода унтеров, подхорунжих и вахмистров. Они все горой за него…
Мацков слушал Беловидову, а сам уже продумывал, где ему встретиться с Ждановским — на работе или дома. Он еще раз попросил ее пока не говорить с тем ни о Феськове, ни о своем появлении, так как он прибыл на Кубань нелегально.
Беловидова была несколько удивлена такой осторожностью Мацкова, но промолчала и стала расспрашивать о сестре и Букретове, не скрывая своей зависти тому, что им удалось выбраться за границу из кошмарной России.
— Ах, как бы я хотела быть там вместе с ними, — откровенно высказалась она. — А что же вас оставили? Сестра столько мне рассказывала о вас…
— Приказ, милая Зинаида Никитична, приказ… Да и судьба, — вспомнив, как все неожиданно изменилось для него в Батуме, сказал Мацков. — От судьбы никуда не уйдешь.
Разговор незаметно перешел к былым временам, увлечениям, которые пришлось оставить, так как смута, охватившая Россию, все перепутала в жизни благородных людей, к которым они себя причисляли, остались одни воспоминания. А еще недавно Беловидова посещала литературный салон своей знакомой актрисы, где молодые поэты читали стихи, от которых она летала как на крыльях. Да и сама как-то незаметно увлеклась русскими сонетами, о которых много говорила, стремилась обратить на себя внимание своей оригинальностью.
Беловидова обхватила голову руками, помолчала, словно отрешаясь от всего земного, и прочла наизусть:
— Вам, мужчинам, не понять этой боли, — добавила она.
От сестры Беловидова знала, что Мацков тайком пописывал стишки, но не надеялась, что до него дойдет ее настроение.
— Великолепно! — восторженно сказал он. Откинув голову, он что-то припоминал, затем ответил ей словами, которые отыскал в своей памяти, и удивил ее:
Беловидова словно очнулась. Стихи усилили ее боль от безысходности своего положения в этом мире. Она уставилась на гостя пронизывающим взглядом, все так же крепко сдавливая ладонями виски. Вдова Беловидова была еще молода, но считала, что жизнь прошла, и поэтому все крайности, которые она позволяла себе в минуты отчаяния, тут же сама и оправдывала внутренним монологом, как молитвой перед неизбежной кончиной. Ей почему-то захотелось в эти минуты переодеться в длинное платье из вишневого панбархата, в талию, с длинным рукавом, слегка собранным у плеча, с воротником стойкой, и покружиться в упоительном вальсе с мечтательным офицером. А потом хоть потоп…
Мацков сидел перед ней уставший и никак не был похож на того офицера, который ей представлялся, да и мысли его заняты совсем другим. В беспросветной тьме мартовской ночи он не увидел, как по ее лицу скатились слезы, которые она тут же смахнула, решительно встала, сказав, что утро мудренее вечера…
ebooksa