Найти и обезвредить

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

Осенью 41-го года горячее дыхание войны все чаще и чаще стало долетать до утопающего в яркой зелени Батуми. Улицы, знавшие раньше только нарядную толпу, опустели, ощетинились стволами зениток, тропически черное небо каждую ночь резали лезвия прожекторов. Лучшие свои здания столица Аджарии отдала госпиталям. К причалам порта все чаще подходили санитарные теплоходы. Белый цвет бинтов и медицинских халатов стал символом фронтового Батуми, принявшего в свои заботливые руки тысячи и тысячи раненых солдат и офицеров. В эти грозные дни сыны Грузии уходили на защиту социалистического Отечества. Столетние старцы вручали юношам кинжалы предков — в знак непримиримости к врагу. Не ради славы, ради жизни на земле шли в бой те, кто еще вчера выращивал виноград, ловил рыбу, строил корабли, пахал землю, растил детей…

А он сидел в трюме парохода и, дрожа от страха, слушал, как яростно захлебываются судовые пулеметы, отбивая атаки немецких пикирующих бомбардировщиков. Море кипело от разрывов бомб, осколков, но транспорты упорно шли к крымским берегам, туда, где измотанная в непрерывных боях Приморская армия ждала подкреплений. Цинаридзе вслушивался в грохот над головой, обмирая всякий раз, когда с диким воем самолеты устремлялись на пароход.

Он проклинал себя за то, что так легкомысленно отнесся к своему побегу: «Надо было уйти в горы, забиться в ущелье и ждать, ждать, пока и здесь, в Батуми, не появятся немецкие солдаты!» Он почти закричал от отчаяния, но вовремя опомнился — рядом белели суровые, молчаливые лица солдат стрелкового полка, в составе которого был и Цинаридзе, вчерашний дезертир.

— Кровью смоешь свою вину! — сказал ему председатель военного трибунала. Цинаридзе вспомнил стальные интонации при чтении приговора, и страх вновь ледяными пальцами хватанул за душу…

Призванный в армию с началом войны, Цинаридзе был определен в прожекторный батальон, который нес службу здесь же, в Батуми.

Воинский распорядок, строгая дисциплина были совсем не по нраву веселому парикмахеру, привыкшему к шумным застольям, а когда он увидел, как по трапам санитарных транспортов сносят носилки с ранеными, ему стало жутко от одной только мысли, что и его могут однажды ранить или не дай бог — убить.

А тут еще объявили приказ — прожекторный батальон отправляется в действующую армию. И Цинаридзе принял трусливое решение. Батальон ушел на фронт без него, а вскоре патруль задержал на одной из глухих батумских улочек подозрительного субъекта. Выяснить, что это бывший сержант прожекторного батальона Георгий Цинаридзе, не представляло трудностей, и через несколько дней военный трибунал 9-й горно-стрелковой дивизии на основании пункта «г» статьи 7 «Положения о воинских преступлениях» приговорил дезертира Цинаридзе к расстрелу.

Однако, учитывая относительную молодость подсудимого, его раскаяние в содеянном, принимая во внимание, что у него двое малолетних детей, военный трибунал Закавказского фронта заменил высшую меру наказания десятью годами лишения свободы. В определении было записано:

«Исполнение приговора отсрочить до окончания военных действий и направить Цинаридзе в действующую армию, и если он в составе действующей армии проявит себя стойким защитником Советского Союза, то по ходатайству командования приговор может быть пересмотрен на предмет смягчения наказания или вовсе освобождения от него».

Но поистине права грузинская мудрость: «Если изменник к поле пристал, ту полу отрежь». При первой же возможности сдался Цинаридзе врагу и дал согласие на сотрудничество с гитлеровцами. На этом и закончился он как трус и предатель и начался в новом качестве — как изувер и палач.

* * *

За двадцать пять послевоенных лет кубанские чекисты разоблачили многих предателей и карателей разных мастей и оттенков. Под руководством полковников Маракушева и Куликова, опытных контрразведчиков, были проведены сложные операции по выявлению таких преступников, как Вейх, Элизбарашвили, Еськов, Алещенко и другие.

— Первые наши помощники — это советские люди! — любил повторять Маракушев.

И действительно, в ходе расследования карательной деятельности «Кавказской роты» и зондеркоманды СС-10А чекистам неоценимую помощь оказали простые наши труженики — колхозники, рабочие, учителя, инженеры, советские и партийные работники.

Именно с помощью советских граждан в начале шестидесятых годов были разоблачены Алоис Вейх, окопавшийся в отдаленном поселке Кемеровской области; Жирухин, скрывавшийся в Новороссийске под маской школьного педагога; Псарев, затаившийся в Чимкенте; Алещенко — скромный шофер «скорой помощи» в Тбилиси и другие каратели.

При участии общественности была полностью выявлена картина изуверской деятельности на нашей земле гитлеровских подразделений уничтожения, определены имена практически всех карателей из «Кавказской роты» и зондеркоманды СС-10А. Уже тогда, на следствии двадцатилетней давности, стала ясна и роль Цинаридзе, за свою редкую жестокость назначенного командиром взвода «Кавказской роты».

Для борьбы с партизанами в Крыму и на Северном Кавказе была организована айнзатцгруппа «Д», состоящая из ряда оперативных подразделений. При штабе группы действовала так называемая «Кавказская рота», сформированная из предателей, в основном кавказцев, перешедших на сторону врага.

После оккупации фашистскими войсками Северного Кавказа штаб айнзатцгруппы «Д» вместе с «Кавказской ротой», командиром которой был Вальтер Керер, перебазировался из Крыма в Ставрополь.

Личный состав оперативных команд, входивших в айнзатцгруппу «Д», участвовал в массовых акциях по уничтожению советских людей и граждан других государств, умертвив в общей сложности десятки тысяч невинных людей. Характеризуя деятельность карателей «Кавказской роты», командующий охранной полицией СД в своем циркулярном письме указывал:

«Я надеюсь, что командиры займутся обучением кавказцев с учетом особенностей их характера с тем, чтобы последние оставались такими же смелыми в операциях, как и раньше…»

И предатели расстреливали, жгли, душили газом, удивляя подчас жестокостью даже своих хозяев. И руководила ими отнюдь не смелость, а животный страх, отчаянная трусость, стремление уничтожить свидетелей своей измены, убежденность в незыблемости циничного тезиса — «мертвые молчат».