«За убийство одного советского гражданина — только тридцать пять дней ареста — таков итог судебного разбирательства в Мюнхене по делу Кристмана… Затягивание следствия и волокита характерны в ФРГ для государственно-правовой практики, когда дело касается разоблачения и наказания военных преступников. И еще характерно на процессе против Кристмана и других аналогичных процессах в ФРГ следующее: наглость и цинизм обвиняемых и их защитников, издевательство над свидетелями, дерзкие вылазки неонацистов и антикоммунистов…»
Кристман пока за решеткой. Я подчеркиваю — пока, потому что прогрессивным кругам ФРГ, которые много сделали, чтобы убийца был назван убийцей, противостоят мрачные силы реваншизма и реакции, силы, которые в свое время породили Кристмана и ему подобных и теперь готовы встать на их защиту.
Дело Кристмана не окончено, оно продолжается. Палач должен получить по заслугам.
Май 1981 года
В прошлое вернуться нельзя, но можно представить прошлое, хотя мне и трудно это сделать в теплый солнечный день, когда распустившиеся почки разносят окрест буйный аромат наступающей весны, тридцать шестой нашей мирной весны.
Я вхожу в здание, где когда-то «квартировала» зондеркоманда. Сейчас здесь помещаются разные городские организации, с утра до вечера течет деловая жизнь. Где-то на этажах стучат пишущие машинки, две молодые женщины, оживленно разговаривая, спешат по коридору, у входа разгружают почту, молодой вихрастый парень пронес в буфет ящик с кефиром. Спроси у этих людей, что было в этом здании в годы войны, — не каждый знает. Они знают его только таким: строгим и деловым в будни, радостным и оживленным в праздники. Для меня этот дом всегда связан с многолюдностью центра города — рядом детский кинотеатр, секция бокса в монтажном техникуме, моя школа…
Но я знаю людей, которые долгие годы после войны боялись проходить мимо этого здания. Сгоревшее при освобождении Краснодара, оно мрачно чернело пустыми глазницами окон, напоминая о том страшном, что было связано с зондеркомандой и ее главарем Кристманом.
В рядах освободителей города был писатель Константин Михайлович Симонов. По свежим впечатлениям он написал тогда о подвале гестапо, где перед бегством каратели заживо сожгли узников: военнопленных, стариков, женщин, детей. Гестапо находилось именно в этом доме.
Нет, пожалуй, в Краснодаре семьи, не пострадавшей в годы оккупации. Сто восемьдесят страшных ночей пронеслись над городом, сто восемьдесят суток с полной нагрузкой работала гитлеровская машина уничтожения.
Можно ли забыть то, что происходило здесь, в этом доме, в этом подвале? Нет и еще раз нет!
Эти безмолвные стены должны напоминать нам об ужасах войны, о тысячах человеческих жизней, которые унес фашизм, о его жутких порождениях — Кристмане и его подручных.
Говорят, время — великий врач. Но есть боль, остроту которой не могут притупить даже годы. Она пронзает сердце всякий раз, когда мы вплотную, как в этом доме, прикасаемся к прошлому, к тем страшным ста восьмидесяти суткам.
В эту майскую пору, в дни, предшествующие празднику Победы над фашизмом, празднику, который встречаем мы со слезами на глазах, тысячи краснодарцев приходят в молодой парк, где в окружении тоненьких кленов застыли навечно высеченные из камня фигуры старика, ребенка, женщины…
«Гражданам Краснодара, замученным в душегубках, расстрелянным, повешенным в годы фашистской оккупации» —
пламенеют бронзовые буквы на черном граните.
Сегодня мир знает все об этой трагедии. Почти все ее виновники получили по заслугам.
Долг живущих — сделать все, чтобы не повторилась трагедия, чтобы навсегда в небытие ушли страшные слова «оккупация», «душегубка», «зондеркоманда», «гестапо», чтобы никогда не рождались на свете кристманы и им подобные.
Это надо сделать в память о павших и во имя живых.
Примечания
1
ebooksa