Я завел мотор своего изгаженного птичками труженика и, словно робот, двинулся вслед за красавцем «шевроле». Не было никаких чувств, эмоций — сплошное отупение и усталость. Господи! Да кончится ли когда-нибудь эта свистопляска?! Сгорела бы синим пламенем эта проклятая кассета!
Кассета… Кассета — это, конечно, очень плохо, но ведь есть еще три почти свежих трупа в лесу — с закопанными неподалеку шлихами и образцами породы, здорово похожей на кимберлит. Вот, блин… Я же теперь — мокрушник проклятый. По мне же тюрьма плачет, и прокурор рыдает! Эх, жаль, светло, луны не видно — завыл бы волком…
Хотя, думаю, что с трупами этими нас связать трудновато будет. Даже если их когда-нибудь и найдут, что само по себе маловероятно — уж больно место глухое — «привязать» их можно только по пулям. К конкретным «стволам», которые заныканы надежно. Да и прибрались мы за собой неплохо, даже гильзы стреляные, по возможности, собрали. И свои, и тех ублюдков.
Думаю, придется Коле распрощаться с парой красивых игрушек — моим «акаэмэсом» и его «Суоми». Боб из своего ППШ не успел ни разу стрельнуть, так что… Кончится заваруха — «стволы» сбросим, утопим где-нибудь.
Наверное, Коля сильно горевать будет — жалко ему станет автоматы выбрасывать. А еще ведь мотоцикл у него где-то в лесу спрятан. Тоже — вещь, жалко. А людей — не жалко? Троих, ведь, угрохали…
Я прислушался к своему внутреннему голосу — жалко или не жалко? Молчит, проклятый! Значит — не жалко. Странно, что до сих пор я не ощутил никаких угрызений или уколов совести. Или что там она, совесть, еще делает? Кусает?..
Ерничаю препаскудно… Зачем это? Точно, совести нет. Наверное, я потерял ее. Плохо, видно, мне в детстве внушали нравственные заповеди.
Вероятно, так и происходит — переступаешь черту и теряешь совесть. Борьке-то хорошо — он никого не убивал, его самого пытались убить. Ухо ему ранили и каблук отстрелили.
Они — узкопленочные бойцы эти — мне теперь по ночам, наверное, сниться будут. Я буду кричать, плакать во сне, покрываться холодным и обязательно липким потом…
А вот фиг вам, сволочи: спал, сплю и буду спать! И пошли бы они все на… Этих грохнули, и еще — если прижмет — рука не дрогнет. Собакам — собачья и смерть.
Нет сил держать глаза открытыми. Веки жжет, как будто песку сыпанули…
Очнулся от Гениного крика: «Куда?!» — и резко нажал на тормоз. Вовремя. Чуть в зад красивому «шеви» не въехал. Значит, приспнул немного с открытыми глазами. Бр-р…
— Боб, тебя совесть не мучает?
— Спит он, Витя, — ответил с заднего сиденья Николай Иванович. — Разбудить?..
И Боб сломался. Устал. Но раз спит, — значит, с нервами порядок. Нервы у товарища Белыха хорошие, и совесть не угрызает. Ладно, пусть поспит…
Через силу сказал Коле — не надо, не буди, пусть покемарит, потом меня за баранкой сменит. Я, Коля, тоже слегка устал — хоть спички в глаза вставляй.
Коля не ответил. Я оглянулся назад — Коля тоже спал. Привалился к Борьке и поплыл. Ну вы, ребята, даете…
Сам я еще продержался немного, но вскоре Гена решительно выгнал меня из-за баранки, и мы поехали дальше. Проехали за красивым американским автобусом «шевроле» километра три, свернули на проселок и встали в каком-то перелеске.
Господи! Опять кладбище… Нет, показалось. Совсем ты сомлел Витек. Поспать бы… На часах — половина второго ночи.
Сознание возвращалось постепенно, какими-то вспышками, фрагментами. Боли нигде не было. Даже голова не болела. Ощущалась легкая дурнота, подташнивало, казалось, что неритмично работает сердце. И усталость… Огромная усталость во всем теле, как после шестидесятикилометрового марш-броска.
ebooksa