Ружье не заржавело, и патронов двенадцатого калибра оказалось неожиданно много — сорок штук, но почти все они были заряжены дробью «четверкой». Нашлась пара с пулями, с любимыми моими разрывными двойными турбинками; и четыре — с картечью. Для затяжного боя картечи и пуль — негусто, но и дробью «четверкой» с близкого расстояния, метров с десяти-пятнадцати запросто волка свалить можно.
Эх, если бы это волки были… За те двадцать пять полевых сезонов, что я отработал в системе Мингео СССР на благо советской родины — от Якутии до Кольского — с хищными волками-медведями неприятных инцидентов у меня, если честно признаться, ни разу и не было.
С двуногими человекоподобными — несколько раз расходились, держа пальцы на спусковых крючках. В Архангельской области, неподалеку от ныне знаменитого космодрома Плесецк. Там, вокруг этого космодрома, лагерей много, и люди в лесу почему-то все недоверчивые. Еще на Урале, на севере Свердловской области в шестьдесят седьмом году, двое беглых зэков на нас с Лехой неожиданно вышли. Обошлось, слава Богу, и тогда. Разошлись мирно, стараясь не приближаться друг к другу. Здесь тоже надо ждать двуногих. Посмотрим, посмотрим — кто ко мне сунется!
А… Пофигу веники! Кто сунется, того и свалим. Главное, близко не подпускать.
Ого! Каким я вдруг стал — лихим и незамысловатым! Еще не хватает пальбу в городе устроить. Бред.
Но все-таки хорошо, что я своих этак легко и непринужденно разогнал. Или тоже плохо?
Да нет, ерунда, с ними как раз все замотивированно. Лето, каникулы, вот и разъехались. С этой стороны руки развязаны…
«Где семья?» — на отдыхе. «Где — кто?» — знать ничего не знаю, ведать не ведаю…
Ладно, допьем чай, отзвонимся Маргаритке, а дальше — видно будет. Решу чуть позже — смотреть или не смотреть эту пленку.
Или вообще сжечь ее, выкинуть, а потом еще и взорвать, и порвать на мелкие кусочки…
Хотя, если честно, в этот момент я уже абсолютно точно знал, что темнить перед самим собой нехорошо. Нечего тут юлить: «Выбросить, сжечь, закопать». Надо смотреть, и точка.
Глава вторая
Большой сарай на болоте медленно разрушался. Точнее, это был даже не сарай, а навес: крыша из гофрированного оцинкованного железа и две стены из досок. Снег, дождь, болотная сырость, мороз и жара за два десятка лет, прошедших со времени постройки сарая-навеса, основательно порушили сооружение. Стены наполовину заросли густым болотным кустарником, под частично обвалившейся крышей свили гнезда птицы. Люди сюда не заходили — слишком далеко от населенных пунктов, иначе давно бы сожгли его.
Всю внутренность сарая занимали грубо сбитые из досок стеллажи, сверху донизу заставленные рядами маркированных черной краской ящиков. По форме ящики напоминали хлебные лотки. Впрочем, они так и назывались — лотки, но не хлебные, а керновые. Сарай был кернохранилищем, а на стеллажах в ящиках-лотках хранился керн — материал, извлекаемый из скважин при бурении. В отличие от самого хранилища, он почти не пострадал от непогоды. Два десятка лет слишком незначительный срок для породы, возраст которой исчислялся сотнями миллионов.
Здесь, в этом хранилище на болоте, был складирован керн из скважин, пробуренных неподалеку. Незначительная часть его еще тогда, почти двадцать лет назад, когда работы по проекту шли полным ходом, была вывезена для лабораторных исследований. Остальной предполагалось вывезти позже, но как иногда бывает — то ли что-то изменилось в высоких кабинетах, то ли денег не хватило.
В те времена всякое случалось. Порой достаточно было одного телефонного звонка, чтобы началась стройка века, и наоборот. В результате работы на объекте по какой-то причине прекратили. Бурильщики собрали свое буровое железо, разобрали вышки и зимой по замерзшим болотам уехали на тракторах, а разрушаемый непогодой сарай с керном остался.
Так и лежали, постепенно ветшая, среди болотных массивов невостребованные и, вероятно, всеми забытые ящики. Как напоминание о безумной эре плановой экономики.
Сотни серых ящиков, тысячи метров грязных каменных колбасок. Но на любого специалиста-геолога, случайно зашедшего сюда, некоторые образцы из этих грязных ящиках произвели бы довольно сильное впечатление. Здесь был кимберлит — ультраосновная порода, которой заполнены очень специфические структуры — трубки взрыва.
А если бы у этого, случайно оказавшегося здесь, геолога оказались при себе необходимые инструменты типа промывочного лотка и примитивной лупы, то он, произведя несложные действия, скорей всего обнаружил бы в коре выветривания кимберлита маленькие красные вкрапления зерен граната, которые при дальнейших исследованиях вполне могли оказаться пиропами.
Ну, а что такое пироп, гранат с высоким содержанием хрома, знают даже школьники, которые о героической Ларисе Попугаевой, первооткрывательнице якутских алмазов, книжку читали. Пироп — минерал-спутник алмаза. Прямой.
ebooksa