— Нате! Золото на черный день!
— Спасибо, Миша, — забыв субординацию, порывисто откликнулся капитан Домин. — Ты же весь мокрый. Скорей в дом. Я там тебе спирт оставил.
На ступенях крыльца Михаил споткнулся и упал. Тяжело выпрямился. В комнату не помнил, как и вошел. Всего трясло. Дом нетоплен.
Пока Михаил, отхлебнув спирта, переодевался, камеру выпотрошили. Сто сорок пять золотых десятирублевок.
Акт составляли долго и обстоятельно, а у Михаила из ума не выходило: когда поднимался в дом, споткнулся, упал на ступени, и, показалось, будто они подновлены.
— Вот, Михаил Варламович, в старых деньгах получается больше миллиона рублей. Здесь, примерно, одиннадцать килограммов золота.
Вечером Михаил Варламович даже дома не мог согреться. Сидел, смотрел на Нину. Она сама делала себе укол: диабет.
— Плохой человек я, Нина, виноват!
— Ты самый хороший! И по-моему, ты ни перед кем не виноват.
— Перед тобой! Как так получается: больше всех обижаешь того, кто тебе всех дороже. Ведь завтра суббота. Надо быть вместе, а у меня душа болит: не все, не все выгребли у того хозяина.
— Выгребете завтра.
— Но ведь суббота, опять у тебя украду один день радости.
— И у себя тоже. Но тут же дело и вправду неотложное, тут без тебя, видно, не справятся. Я подожду… — и грустно улыбнулась.
А утро субботы начали разборкой крыльца. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой. Вскопали землю под ними. Нащупали боковой ход. В нем туго обмотанные тремя тряпками, спеленутые бинтами и веревками лежали еще монеты. Такие же. Взвесили — четыре килограмма.
— Я вчера допрашивал хозяина, — сказал Домин Михаилу. — Знаешь, через кого он действовал?
— Кое о ком думаю…
— А все же?
— Ну не тяни, скажи!
— Хозяин признался и рассказал о своих связях со Сморчковым.
— Так!