— Мальчик! Мальчик! Иди сюда! Мальчик!
Вскочил на своего текинского скакуна и юноша-джигит.
Извещенные Людмилой Константиновной и Кулиевым, притормаживали шоферы, вылезали из кабин, забирались на сопки, всматривались в ночь, звали протяжно:
— Па-а-авлик! Па-а-авлик!
Седобородый вспомнил, что в дороге обогнал двух знакомых туркменов. Он вернулся, разбудил их, спросил: не знают ли имени мальчика. Но те ответили, что он сын Наташи — из той больницы, где Гюльчара. Так ни с чем и уехал старик, хотя по дороге передал это сообщение милиционеру.
Так бывает, что рядом с нами — чье-то щемящее сиротство, чья-то безмолвная боль, а мы улыбаемся, смотрим, но не видим, слушаем, но не слышим, радуемся жизни, веселимся. Но как много мы не замечаем!
А он шел. Казалось, что главное — идти…
Утром опаленный солнцем Павлик опустился на песок где-то вдали от дороги, от караванных троп. Еще ночью сбился с пути. Утро закрутило ветром, ветер превратился в песчаную бурю. Павлик не смог подняться, лег на бок, спиной к ветру, закрыл лицо руками, и перед ним встал Атахан. Мальчик вскочил. Он отчетливо видел Атахана, воспитательницу, Наташу, детдом, целое озеро, по которому плыли игрушки и нож в чехле. Павлик побежал, упал. Он видел перед собой ручей ключевой воды. И ребенок воспаленными губами в беспамятстве припал к песку, хватая его, как воду.
Буря ширилась, затягивала все вокруг бурой мглой. Песок начал заносить и Павлика…
XIV
Фронт бури проходил значительно севернее аэродрома.
Здесь утро началось будничной напряженностью.
Игорь Иванов с особой отрадой ощущал шелковую прохладу подшлемника, его прикосновение к выбритым щекам. Натягивая его, улавливал запах одеколона «В полет». В полет! Вечной свежестью отдают эти слова! Хорошо рукой касаться теплой плоскости «ястребка»! Словно ты здороваешься с ним. Как приятно натянуть на подшлемник шлемофон, закрепить на горле ларингофон, оглядывая в сотый, в тысячный раз приборную доску, где все знаешь на память, где все найдешь вслепую. Ведь ты так соскучился по всему этому за ночь…
О судьбе Павлика Игорь Иванов ничего не знал. В это утро Игорь был захвачен радостью неба, сквозящего ультрамариновой синевой. Веяло древностью от сопок, обесцвеченных раскаленным солнцем. Видеть это небо с земли, породниться с ним, поднимаясь на своем «ястребке»! Счастье чувствовать, что это крылья не «ястребка», а твои крылья. Не самолет, а ты ощущаешь давление рассекаемого воздуха. И ты, поднимаясь в небо, становишься вровень с отцовской молодостью, постигаешь и ту радость жизни, власть над небом, самолетом, высотой, познанную отцом. Ты видишь кольцо прицела, знаешь, что твои движения отлажены, что дни, месяцы, годы отданы тренировкам не зря.
Он с улыбкой следил за стрижами. Они выделывали над полем аэродрома фигуры высшего пилотажа. Вот свеча, бочка, штопор, мертвая петля, скольжение на одном крыле, переворот! Ну, черти! Подзадоривают! Идут звеном, точно связанные невидимыми нитями… Ах, шельмец, как дает! А скорость! Скорость такая на вираже, словно и крыльев-то нет…
В это утро он ощутил готовность осваивать новые скорости и высоты. По всему ощущалась близость реактивных самолетов и сверхзвуковых скоростей. И, главное — Игорь знал, что он сумеет, не подкачает. А вдруг сегодня командир полка вызовет и скажет: «Ну, Иванов! Вот тебе задание!» И первому мне доверит принять, облетать не что-нибудь, а реактивный самолет! А там пойдут, конечно, и сверхзвуковые!»
Двухметровый гигант, техник Алексей Денисюк, потер руки, вымазанные в масле, и улыбнулся плутовато:
— Скоро пересядет старший лейтенант, ну да и мы с ним…
— О чем ты, Алешка?
— О чем? О скором расставании с поршневыми! И да здравствует реактивная!
ebooksa