Им помогали силы Тьмы

— Фюрер пригласил вас, чтобы вы со своим медиумом провели сеанс. Однако я хочу предупредить вас, что вы не должны высказывать своих собственных суждений.

— Хорошо, — отвечал Грегори, — я буду только переводить мысли моего слуги, когда он находится во власти оккультных сил. Но я буду постоянно наблюдать за вами, и если смысл предсказания покажется вам неблагоприятным, я изменю его или прерву перевод, когда вы закроете глаза.

Борман поблагодарил его за догадливость бледной улыбкой и произнес:

— Я рад, что мы понимаем друг друга. Теперь можете выйти и подождать в коридоре, я вас позову.

Вызова пришлось ждать два часа. Малаку был хотя и необычайно бледен, но спокоен и не паниковал. Самое плохое заключалось в том, что такой эксперт по истинно арийскому происхождению, как Гитлер, не может не обратить внимание на типично иудейские черты лица лжетурка. Возможно даже, что сам сомнительного австрийского происхождения, Шикельгрубер впадет в один из своих припадков неконтролируемого гнева, и тогда никакие увещевания и объяснения не помогут, все закончится тем, что Малаку и Грегори выведут в сад Рейхсканцелярии и расстреляют.

Англичанин мысленно задавался вопросом о том, приходит ли его компаньону в голову возможность подобной перспективы, и решил, что нет, очевидно, не приходит.

Наконец нестерпимо долгое ожидание закончилось. Борман открыл дверь и сделал знак войти, затем провел из конференц-зала в прихожую кабинета фюрера. Грегори мысленно возблагодарил небеса за то, что у фюрера сегодня, кажется, было не такое угрюмое состояние духа, как в последние дни, потому что, хоть лицо его и было покрыто пятнами и изборождено морщинами, выглядел он спокойнее и более нормальным, чем при первой аудиенции.

Сразу же за приветствием Грегори без паузы и перехода перешел к сути дела:

— Мой фюрер. Разрешите представить вам моего слугу Ибрагима Малаку. Дом его находится в Стамбуле, но его твердое убеждение в том, что именно вам предстоит переделать и возродить весь мир, заставило его покинуть родину и добровольно вступить в борьбу за великое дело национал-социализма.

Произнеся вступительную фразу, Грегори на секунду остановился. Гитлер как раз допивал чай со сдобной булочкой. Прожевав остаток булочки, он улыбнулся, пожал им обоим руки и сказал Малаку:

— Германия всегда была другом Турции, и приятно встретить среди наших союзников именно турка. Милости просим, господин Малаку.

Затем он предложил им сесть и приступить к сеансу.

Как и все помещения в бункере, это также не отличалось монументальностью и размерами было немногим больше двенадцати квадратных футов, так что им пришлось потесниться. Малаку сел на стул спиной к двери, Борман пристроился рядом, но повернув стул боком, а Грегори остался стоять у торца стола фюрера с тем, чтобы иметь возможность видеть всех троих. Он начал делать привычные пассы.

Они уже притерлись друг к другу во время подобных сеансов и легко вошли сейчас в роль, заранее, впрочем, их детально обсудив до мелочей, принимая во внимание ответственность момента и все досконально отрепетировав, уточнив, что Гитлеру можно говорить, а о чем лучше умолчать. Поскольку обязанности Малаку были необременительными, у него была масса свободного времени, основную часть которого он посвящал проверке и уточнению астрологических подсчетов, вчерне сделанных ими еще в Каринхолле, которые они подвергали корректировке в свете информации, ежедневно приносимой Грегори из бункера, о событиях и действующих лицах.

Несколько минут Малаку сидел с закрытыми глазами, затем начал бормотать сперва нечленораздельно, затем вполне понятно для людей, знавших турецкий язык. Голос его стал пронзительным и звонким, и тогда Грегори начал переводить. Это было несложно, поскольку Малаку говорил короткие фразы, время от времени делая длинные паузы.

Как они условились заранее, некоторые вещи, о которых он говорил, не имели никакого отношения к нынешним событиям, а давали возможность слушателю общаться с друзьями умершими, но скоро готовыми возродиться в своем новом воплощении. Гитлер не проявлял нетерпения, слушая очень внимательно.

Из сообщений, имевших для Гитлера непосредственный интерес, во время этого почти часового сеанса можно упомянуть следующее.

Через пять или семь дней армия Монтгомери пересечет Рейн и начнется отчаянная битва на западе, которая продлится несколько недель. Германские потери будут огромны, и Германия потеряет часть территории в пользу англичан и американцев. Однако на Северном фронте предстоит улучшение ситуации. Через несколько дней наступление русских будет остановлено, и, по крайней мере, три недели здесь будет относительно спокойно. Предстоящий же день ознаменуется для фюрера очень тяжелыми испытаниями. Он получит два известия. Одно из них — просьба наиболее уважаемого им полководца об освобождении его от командования армией, а другое — письмо от одного из столпов нацизма, в котором автор сообщит, что разуверился в победе, однако фюреру не стоит воспринимать это письмо слишком близко к сердцу, так как его автор останется верен ему до последнего момента. Выходило, что в недельный срок фюреру предстоит произвести серьезные перестановки в высшем армейском командовании, поскольку он решит избавиться от одного из своих генералов. И наконец, в середине апреля из неожиданного для него источника придет великое утешение за его испытания и поддержка в борьбе, но откуда будет эта неожиданная помощь, сказать пока трудно.

Грегори, для того чтобы завоевать доверие фюрера, старался предсказания сделать как можно более оптимистичными, затушевывая наиболее мрачные аспекты грядущего, а о некоторых из предсказаний Малаку не упомянул вовсе. При упоминании о грядущих двух сообщениях-известиях Гитлер было не удержался и пустился в монологи о повсеместном предательстве вокруг, но через десять минут стих и успокоился и, кажется, остался удовлетворен услышанным. Когда все закончилось, он обратился к Грегори:

— Господин Малаку несколько раз упоминал моих умерших знакомых и друзей, которым вскоре предстоит родиться в новом воплощении. Скажите, вы тоже верите в перевоплощение?