Сто лет и чемодан денег в придачу

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, он же главный убийца, — сказал Кевин Фергюсон.

Про иранскую службу безопасности говорили, что нет на свете организации более централизованной. Для того чтобы вселять страх в местное население или истреблять коммунистов, социалистов или исламистов, благословения самого ее главы, разумеется, не требовалось. Но касательно всего, что хоть немного выходило за обычные рамки, решения принимал только он лично. Шах присвоил ему титул вице-премьер-министра, но по сути глава службы безопасности — это убийца, сообщил пастор Фергюсон.

— Причем надзиратель говорит, что «вице» произносить не стоит, если, на беду, приведется с ним встретиться лично, — чего в моем и вашем случае, видимо, не миновать.

Наверное, пастор успел пообщаться с коммунистическим подпольем несколько больше, чем рассказывает, подумал Аллан, поскольку Фергюсон продолжал:

— С самого окончания Второй мировой здесь уже присутствовало американское ЦРУ, это оно создало тайную полицию шаха.

— ЦРУ? — переспросил Аллан.

— Ну да, теперь они так называются. Бывшее УСС, но занимаются все теми же грязными делами. Это они научили иранскую госбезопасность своим штучкам и всяческим пыткам. Как только устроен этот человек, что позволяет ЦРУ вот так уничтожать мир!

— Это вы про американского президента?

— Гарри С. Трумэн будет гореть в аду, истинно говорю вам, — сказал пастор Фергюсон.

— Да что вы! — удивился Аллан.

~~~

В центре Тегерана, в камере следственного изолятора службы государственной безопасности дни сменялись днями.

Аллан поведал пастору Фергюсону историю своей жизни, не опуская ничего. После этого пастор умолк и перестал с Алланом разговаривать, поняв, какие отношения связывают его соседа по камере с американским президентом и — что гораздо хуже! — со сброшенными на Японию бомбами.

Вместо этого пастор обратился к Богу, испрашивая совета. В самом ли деле Господь послал господина Карлсона ему, пастору, в помощь или за всем этим, наоборот, стоит сам Сатана?

Но Бог ответствовал молчанием, как поступал нередко, и такой ответ пастор Фергюсон всегда понимал как призыв думать самому. Вообще-то попытки пастора обойтись собственным умом не всегда хорошо кончались, но это еще не повод сдаваться.

Взвесив в течение двух дней все «за» и «против», пастор Фергюсон пришел к выводу: с язычником на соседней койке следует покамест заключить перемирие. И сообщил Аллану, что намерен снова начать разговаривать с господином Карлсоном.

Аллан признал, что хотя с молчащим пастором ему было, конечно, куда лучше и спокойнее, но в перспективе все-таки предпочтительнее, когда человек отвечает, если к нему обращаются.

— Кроме того, надо все-таки попытаться выбраться отсюда, причем желательно до того, как этот главный убийца вернется из Лондона. Так что не дело нам сидеть по своим углам и дуться друг на друга, — как считает господин пастор?

Ну да, пастор Фергюсон поддерживал такой подход. Когда главный убийца снова будет на месте, их ожидает краткий допрос, после которого люди, как правило, исчезают. Так, по крайней мере, слышал пастор Фергюсон.

Камера предварительного заключения не была, разумеется, настоящей тюрьмой со всеми ее атрибутами, включая двойные засовы на всех дверях. Иногда охранники даже вообще забывали запереть двери как следует. Однако на входе и выходе из здания всегда стоят не меньше четырех человек охраны, и эти не станут хлопать глазами, если вдруг Аллан и пастор попытаются прошмыгнуть мимо.

Может, попробовать бунт устроить? — размышлял Аллан. А потом смыться в общей суматохе. Такой вариант стоит обдумать.