Гибель синего орла

22
18
20
22
24
26
28
30

Обида, злость, горечь звенят в голосе юноши. В совхозе Пинэтауна выбрали комсоргом похода на Омолон. Он быстро сплотил молодежную пастушескую бригаду и теперь не хочет отступать — бежать от стен осажденной крепости.

— Приказ голов не вешать и смотреть вперед! — усмехается Костя.

Он усаживается на широкие охотничьи лыжи, вытаскивает кисет, свертывает чудовищную козью ножку, наполняет ее махоркой и закуривает.

Голова у Кости слегка клонится к левому плечу от давнего вывиха шеи. Лет пять он работает ветеринарным врачом в Колымском оленеводческом совхозе, свободно говорит по-якутски и по-чукотски, великолепно освоил практику северного оленеводства и неправильные распоряжения встречает спокойной, но язвительной шуткой.

Ромул молчаливо слушает письмо директора. Ни один мускул не шевельнулся на скуластом бронзовом лице молодого бригадира, лишь чуть хмурятся густые черные брови. Но я догадываюсь, что происходит в его душе.

Два месяца назад Ромул скрепя сердце согласился на дальний перегон табуна в глубь Омолонской тайги. Ему не хотелось принимать лишней ответственности. Директор совхоза был в Якутске, и мы с помполитом уговорили бригадира двинуть табун к неизведанным пастбищам Синего хребта.

Помполит, вероятно, улетел в долгий полярный отпуск, а директор совхоза, вернувшись из Якутска, послал распоряжение, отменяющее поход на Омолон.

Воспользуется ли Ромул правом отступления, которое так легко даровали ему?

— Что же, Ромул, будем поворачивать табун?

Не отвечая, Ромул хмуро оглядывает мрачные лица пастухов. Каюр успел рассказать в пастушеском стойбище о распоряжении директора совхоза, но молодые пастухи пришли с топорами сменить уставших людей на рубке оленьей тропы.

Костя, склонив голову, насмешливо посматривает на бригадира умными серыми глазами.

«Что, если Ромул откажется гнать табун дальше?» Шатаясь, подхожу к высокой лиственнице. Мощный ствол ее поддерживает крону распластанных ветвей. Бросив осточертевший топор, цепляюсь за высохшие, обломанные сучья.

— Не надо, упадешь, слабые сейчас руки! — сердито кричит Ромул.

По ветвям поднимаюсь, точно по лестнице. Срываясь с мохнатых лап, пушистые хлопья снега бесшумно падают вниз. Облако снежной пыли окутывает лиственницу. Внезапно передо мной открывается взъерошенный белый океан тайги. Вцепившись в промерзший ствол, жадно оглядываю горизонт.

Совсем близко из снежного моря волнистой грядой выступают безлесные вершины сглаженных сопок. Ближняя, самая высокая сопка круто вздымается к небу. Правильная конусообразная форма вершины придает ей сходство с потухшим вулканом.

Пологими уступами наш лесистый увал поднимается к плечу этой сопки. Вдали, у подножия увала, лежит белый щит незнакомого озера. Раздвигая тайгу, озеро вытягивается длинным языком к безлесным сопкам. Там смутно просвечивает длинная цепь таких же озер, разъединенных лесистыми перемычками.

— Сопки, друзья, чистые сопки!

От радости чуть не валюсь на голову Ромула. Он взбирается быстрее рыси по ветвям лиственницы. За ним, не отставая, карабкаются Пинэтаун и Костя. Внизу лиственницу окружили пастухи, и я вижу их взволнованные лица.

С ветвей вершины долго разглядываем белые сопки и ожерелье неизвестных озер среди тайги.

— Смотри, Костя, не древняя ли это старица Омолона?