Он вправду не в состоянии понять, почему Мудрая волчица из Йойтсу ненавидит пастушку?
Волк – зверь, который охотится на овец; пастух – человек, который защищает беспомощных овец. В нашем случае – кто волк, кто пастух и кто овечка? Если рассуждать таким образом, совершенно нетрудно будет понять, почему я расстроена.
Я не ненавижу пастухов; я просто не нахожу себе места, когда вижу пастуха, стерегущего овец.
И беспокойные мысли. Мысли о том, все ли время овцы будут при пастухе. Мысли о том, ответят ли овцы на призыв пастушьего рожка. Мысли о том, подадутся ли глупые, безмозглые, никчемные овцы на улыбку такого теплого, понятного пастуха, чтобы никогда уже не вернуться назад.
Думая обо всем этом, я вздохнула.
Мой спутник по-прежнему стоял как истукан, с растерянным лицом. Сейчас он сам походил на жалкого, безмозглого барана.
Сцена, когда он баловал меня, кормя кашей с ложки, как будто осталась в далеком-далеком прошлом.
Мой сон почти воплотился в явь.
Я освободилась из своей клетки; я могу позволить себе заниматься тем, что мне нравится, и это не приведет к ненужному вниманию окружающих; и я могу капризничать сколько захочу, никого не обижая при этом.
Поэтому мне хотелось попробовать все, будь то слова или шалости. Мне хотелось узнать, что это такое – дурачиться, точно избалованное дитя.
Но меня подвела моя собственная природная глупость.
В конце концов, когда компания пьет всю ночь, оставшиеся в сознании ответственны за тех, кто напился до беспамятства.
– Эй, послушай.
Из-за усталости, накопившейся у меня в сердце, голос мой тоже звучал устало.
Наконец-то я поняла, что капризничать, как невинное и беззаботное дитя, тоже непросто.
Должно быть, просить волчицу стать овечкой было невозможно изначально.
Видимо, мой спутник думал обо мне как о загадочной волчице в овечьей шкуре; но это не моя вина.
Даже если бы я взаправду обратилась в овечку, вовсе необязательно было бы оставаться овечкой всегда; это, по правде сказать, из-за моего спутника, который сам слишком уж походил на барана.
Если бы мы оба стали безмозглыми овцами, все закончилось бы лишь тем, что мы бы вдвоем свалились с какой-нибудь скалы.
Раз так, кто-то один должен был принять свой изначальный облик, чтобы вести другого.