Вся эта история очень дурно попахивала вселением. А по моему разумению, проделать подобный фокус было по силам только негуманоидам маэнам, не имевшим тела в общепринятом понимании. Получалось, что они открыли на меня сезон охоты.
Против воли я обернулся на ширму, за которой тихонько сопела забывшаяся в тревожном сне Дарья, и у меня остро защемило сердце. Выкинув в камин догоревший до изжеванной бумажной гильзы окурок, с горечью подумал: «Ну, почему всегда в этой жизни так получается? Стоит случиться чему-нибудь хорошему, как за него тут же приходится платить кучей неприятностей. И что мне теперь делать? Втягивать в свои шальные игры эту девочку?»
Вытянув в три затяжки еще одну папиросу и так ничего толком не решив, я, в конце концов, плюнул на душевные терзания и, не раздеваясь, завалился спать кушетку, действуя по проверенному принципу — утро вечера мудренее.
Глаза я продрал с первыми петухами. Выглянул в окно и ничего, кроме тьмы, щедро разбавленной вихрящейся бледной мутью, не увидел. После полуночи разыгралась нешуточная метель, завалившая слободу мелким, колючим снегом.
Стараясь не разбудить Дарью, я наспех плеснул в лицо пригоршню ледяной воды из умывальника в углу и, пытаясь не слишком скрипеть рассохшимися ступенями, спустился на первый этаж. За давно небеленой, местами облупившейся до кирпича русской печкой, отделявшей жарко натопленную горницу от кухни, гремела чугунами хозяйка. Распорядившись подать завтрак наверх, я строго-настрого запретил без моего ведома выпускать из дома гостью и, перекидывая с руки на руку обжигающий пирог с рыбой, выскочил прямиком в пургу.
По дороге на постоялый двор мне пришлось заглянуть в лавку и выдержать тягостный разговор с приказчиком. Поднятый из постели, он принялся, было, горько причитать, обвиняя меня во всех смертных грехах. Однако крепкая зуботычина, сдобренная четвертным казначейским билетом, быстро пригасили его пыл.
Столковавшись с толстяком о доставке имущества Дарьи к новому месту жительства, я двинулся дальше, временами утопая по колено при штурме причудливо изогнутых снежных барханов. В конце концов, начерпав полные голенища и отчаявшись поймать извозчика, плюнул на все и выбрался прямиком на середину дороги. В отличие от целиком занесенного тротуара там хотя бы имелся намек на едва заметную колею, пробитую редкими санями.
В пристанище Селиверстова я направился самым коротким путем, прямиком через трактир. По пути, отфыркиваясь и не обращая ни малейшего внимания на редких посетителей в обеденном зале, стряхнул с одежды снег, утирая подхваченными со столов салфетками залитое талой водой и горячим потом лицо. Будучи в курсе моих близких отношений с околоточным, двое половых во главе с буфетчиком лишь ограничились косыми взглядами, так и не решившись сделать замечание. По-достоинству оценив их выдержку, перед тем как нырнуть в знакомый коридорчик, в качестве компенсации урона я бросил на стойку мятый целковый.
Околоточный, несмотря на ранний час, оказался на месте. Сидя за столом чернее тучи, он поднял на меня недобрые глаза и, не здороваясь, встретил едким вопросом:
— Твоя работа?
— Ты, собственно о чем? — уже догадываясь, к чему он клонит, я скинул пальто и, высунувшись в коридор, стряхнул с него остатки влаги.
— Все о том же, — полицейский раздраженно ткнул пальцем в свободный стул. — О трупе Жорке Головни на Царскосельской.
Ничего не отвечая, я тянул время, задумчиво почесывая кончик носа. Долго разглаживал согнутым указательным пальцем усы и в последнюю секунду все же решил не отпираться:
— Моя… Только на всякий случай учти, их было трое. А еще, эти ублюдки собирались изнасиловать Дарью.
— Знамо, что они не гостинцами тебя побаловать решили, — мрачно буркнул околоточный. — Да и в одиночку Головня нигде не появлялся.
Затем пятерней взлохматил свою без того не идеальную прическу и жалко застонал:
— И что же мне теперь прикажешь делать?
В ответ, я неожиданно для себя вспылил:
— А ты меня арестуй! Глядишь, начальство отметит! Экого душегуба словил!
Селиверстов возмущенно подхватился и рубанул ребром ладони по горлу:
ebooksa