— Ради бога! Какие могут быть возражения? — Андрей помог ему повесить на стене длинную, как простыня, схему, долго разглядывал ее и наконец обернулся к Гокадзе: — Добрый, видать, истребитель будет?
— Еще какой! Сказка — не самолет! А вот и твои соколы! Проходите, товарищи, не будем терять времени. — Гокадзе уверенно начал: — Двигатель, понимаете, и по мощности, и по экономичности превосходит своего предшественника. Это показали стендовые испытания на земле, а также воздушные испытания на летающей лаборатории. Габариты его меньше, а раз так, то освободившаяся полезная площадь на самолете будет использована для дополнительного топлива и для различной радиоэлектронной аппаратуры. Улавливаете?
После занятий Волчок, потирая от нетерпения руки, сказал:
— Эх, скорее бы!
— Тебе повезло, — улыбнулся ему Андрей. — На твоих глазах рождается новая техника.
В голосе старшего испытателя Волчок уловил грусть.
— Уж не думаете ли вы, Андрей Николаевич, уходить с летной работы? — спросил он.
— Я-то не думаю, а врачи за меня уже подумывают. На медкомиссии вопросик подкидывали: «не пора ли?..»
— Да вашему здоровью любой космонавт позавидует!
— Но не возрасту. Как-никак пятый десяток разменял.
— Зато у вас опыт! А такими людьми не разбрасываются. Вон Коккинаки до шестидесяти летал!
— Коккинаки — явление. Если хочешь — уникальный пример летного долголетия. И притом полеты полетам рознь — не хочется с истребителей уходить. Я ведь, Валера, один из первых сверхзвуковой барьер осваивал. Отними у меня гермошлем — все, кончилась жизнь. — Он помолчал. — Знаешь, о чем я думаю иной раз? О пенсии. Вот уйду с работы — чем заниматься буду? Отец, тесть то есть, к себе на пасеку зовет. Для здоровья занятие, дескать, очень пользительное. Теперь сравни! Раньше под тобой вся вселенная лежала, и ты над миром парил как бог. И вдруг с кряхтеньицем возле улья копаешься… Встречаешь иной раз списанных летчиков — какими жалкими они кажутся на земле! Потухшими. Иной бодрится: нашел-де занятие себе по духу! А вглядишься — бодрячество-то надуманное.
Они возвращались с работы через пустынный парк. Деревья стояли голые, как скелеты, на которых лишь кое-где стойко держались желтые, но тоже мертвые листья. Не верилось, что еще совсем недавно здесь шептались зеленые листья и пели птицы и что не было в парке местечка, где бы не целовались влюбленные. Время, время… Минует осень, за нею — зима, весна, и зазвенят ручьи, хмельным паром окутается земля, в стволах деревьев забродят соки, и все оживет, зазеленеет, зашумит! И жизнь как ни в чем не бывало продолжится.
Уйдет из авиации Аргунов, остается Волчок, и полеты останутся. Все останется…
Дома не успел он даже раздеться, как раздался телефонный звонок. Это была Лариса.
— Знаете, я сегодня бродила одна по берегу. Пустынно так, грустно. Вдруг самолет, да низко так! Ух, здорово! Я сразу поняла: это вы!
Андрею не хотелось ее разочаровывать, но врать он не стал:
— Нет, я сегодня не летал.
— Не летали? Обидно.
— Приезжай ко мне, — тихо произнес Аргунов.